Любовь, только любовь
Шрифт:
— Мишель, — выговорила Катрин против своей воли. — Это ведь не. ты, это не можешь быть ты?
Это был не он. Но сходство было настолько разительным, что она не могла в это поверить до тех пор, пока Матье с Пьером не сняли наконец шлем. Вместо золотых кудрей, которые Катрин помнила так ясно, обнажившиеся волосы были черны как ночь, густы, прямы и нечесаны. Это все расставило по местам, хотя цвет волос ни в коей мере не уменьшал сходства. Но это лицо казалось еще более красивым, чем лицо Мишеля. И более жестким.
— Мы не можем оставить его здесь. Мы насквозь промокли, а
— Он слишком тяжел во всех этих доспехах, — сказал Матье.
Они быстро сняли доспехи. Затем молодого рыцаря завернули в плащи и, соорудив из шестов и веревки нечто вроде носилок, уложили на них. Катрин, несколько оправившись от полученного шока, смогла остановить кровь, струившуюся из раны на голове, и наложила на нее повязку, закрепив ее шарфом.
За все это время раненый ни разу не открыл глаз, хотя стонал, когда они снимали с него доспехи и перекладывали на импровизированные носилки.
— У него, должно быть, сломана нога, — сказал Пьер, ощупывая распухшую конечность своими ловкими морщинистыми пальцами.
Когда они снова двинулись в путь, Катрин отказалась сесть на мула и пошла рядом с носилками. Одна рука рыцаря лежала у него на груди, поверх всех покровов. Эта рука притягивала Катрин как магнит, и ока недолго боролась с искушением взять эту руку. Она была холодной и влажной, и капли крови все еще выступали из глубоких порезов. Катрин осторожно вытерла ее платком. Меж мягких ладоней большая мужская рука скоро потеплела.
Пни торопились пройти последнюю часть пути, но ночь была темной, как смоль, и к тому времени, как передними вспыхнул свет фонаря, висевшего над дверью гостиницы «Карл Великий», маленький отряд вымок до нитки.
Часом позже они удобно разместились. Раненого рыцаря уложили на большую постель, занавешенную красной саржей. Гостиница, стоящая на перекрестке важнейших дорог, была, к счастью, одной из лучших в округе.
Появление раненого рыцаря вызвало в гостинице замешательство, так как едва ли в ней можно было отыскать для него место. Караван купцов, направлявшийся в Брюгге, занял почти все комнаты. В конце концов, однако, комнату рыцарю нашли. Для Катрин приготовили постель в маленькой комнате по соседству. Матье на этот раз пришлось удовлетвориться конюшней и спать на соломе вместе со слугами.
— Не в первый раз и не в последний, — сказал он философски. Его больше заботило состояние человека, найденного ими на обочине. Тот был все еще без сознания. Рана у него на голове, нанесенная, без сомнения, тем же оружием, которое смяло шлем, все еще кровоточила.
Их вторжение в гостиницу «Карл Великий» не прошло незамеченным со стороны путешественников, восседавших за трапезой вокруг стола в главной комнате. В результате, не успели Катрин и Матье устроиться, как к ним явился совершенно удивительный посетитель. И в Брюгге, и в других ярмарочных городах суконщику часто случалось встречать мусульман, так что его трудно было удивить тюрбаном. И все же человек, появившийся
Он был худым и гибким и таким маленьким, что казалось, будто его лицо расположено где — то на полпути между высоченным и объемистым красным тюрбаном и ногами, обутыми в красные туфли и красивые синие чулки. Широкий, пышный халат из дамаста цвета индиго, доходил ему до колен. Он был подпоясан широким кушаком из гонкого полотна, обернутым вокруг талии, в складках которого виднелась богато украшенная резьбой рукоятка кинжала. Но этот наряд, каким бы поразительным он ни был, не мог сравниться с впечатлением от самого человека. Худое моложавое лицо украшала не вяжущаяся с его обликом длинная белая борода, над которой выдавался маленький точеный нос. Он сделал несколько шагов вперед и низко поклонился купцу и его племяннице, держа тонкие руки скрещенными на груди.
— Да хранит вас Аллах! — произнес он на хорошем, но слегка шепелявом французском. — Мне стало известно, что с вами есть раненый, и вот я перед вами! Меня зовут Абу-аль-Хайр, я родом из Кордовы и являюсь самым лучшим врачом во всем исламском мире.
Слово «врач» удержало взрыв необузданного смеха, уже готовый сорваться с уст Катрин. Безмерное достоинство, с которым держал себя маленький человек в тюрбане, не отличавшийся, по-видимому, чрезмерной скромностью, заключало в себе что-то неотразимо комическое, в чем он, очевидно, не отдавал себе отчета.
— Да, с нами действительно есть раненый… — начала она. Но маленький врач, подняв руку, вынудил ее замолчать. Затем он строго сказал:
— Я обращаюсь к этому пожилому почтенному господину. В нашей стране женщинам не разрешается разговаривать.
От досады Катрин покраснела до корней волос, в то время как Матье, в свою очередь, еле удержался от смеха. Но минута была не подходящей для того, чтобы отказываться от помощи.
— У нас действительно раненый, — ответил он, поклонившись в ответ. — Молодой рыцарь, которого мы нашли на берегу реки, похоже, находится в плачевном состоянии.
— Я осмотрю его.
Сопровождаемый по пятам двумя черными рабами, один из которых нес большой ярко расписанный кедровый сундучок, а другой — кувшин из чеканного серебра, Абу-аль-Хайр вошел в комнату, где лежал рыцарь. В завешенной красным постели, которая вместе с камином занимала чуть ли не все пространство, он выглядел еще более бледным, чем раньше. Рядом с ним стоял Пьер, вытирая матерчатым тампоном все еще кровоточащую рану.
— Этот господин — врач, — объяснил Матье Пьеру, вылупившему глаза от изумления.
— Благословен Господь! Он пришел как раз вовремя! Рана все кровоточит.
— Я справлюсь с этим мигом, — сказал араб, дав сигнал своим рабам поставить их ношу на стол у кровати. Подняв обе руки, он откинул назад широкие рукава и быстро ощупал голову раненого.
— Трещины нет, — сказал он наконец. — Просто разорван кровеносный сосуд. Принесите мне горшок с горячими углями.
Пьер выбежал из комнаты, а Катрин тем временем заняла его место у изголовья. Маленький доктор неодобрительно посмотрел на нее.