Любовь, только любовь
Шрифт:
— Это так вы понимаете правила рыцарства и гостеприимства! — вскричал Арно. — Вот как ваш господин держит слово чести!
— Оставь его! — с презрением ответил Ксантрай. — Его господин только оплакивает судьбу рыцарства. Он провозглашает себя самым горячим его сторонником. Однако он выдает свою сестру замуж за англичанина; он бургундец — и этим все сказано! Мы вели себя, как идиоты, доверясь этому сброду…
Жан де Люксембург побледнел. Он замахнулся и ударил бы Ксантрая, если бы Катрин не бросилась между ними.
— Мессир! — закричала она. — Знаете ли вы, что творите?
— Конечно, госпожа. Я могу добавить, что был удивлен, обнаружив вас здесь среди этих людей. Вас, которую герцог
Злой голос Арно прервал его.
— Так, значит, это так? Вот почему вы пришли сюда с вашими влажными глазами и нежными словами. Ты грязная маленькая проститутка. Держу слово, я был на волосок от того, чтобы поверить тебе! Ты почти заставила забыть меня об убитом брате, об обете мести и ненависти, в котором я поклялся всей своей семье.
— Это не правда! Клянусь, это не правда! — в отчаянии зарыдала Катрин, бросаясь к молодому человеку, удерживаемому лучниками за руки и плечи. — Умоляю вас, не верьте ни одному из его слов! Я не любовница Филиппа, я не знала, что они устроили ловушку для вас… Вы не верите мне сейчас, Арно, но я люблю вас…
Катрин попыталась обнять шею молодого человека, но он напрягся и отшатнулся от нее, подняв свои подбородок так, чтобы она не смогла дотронуться до его лица. Его глаза искали Жана де Люксембурга.
— Генерал, — сказал он холодно, — если вы сохранили хоть тень уважения к своим братьям рыцарям, то сейчас же ведите нас прочь или избавьте от этой шлюхи, которая, возможно, нашла покровительство вашего господина, но самое подходящее для нее место — это публичный дом. Я должен потребовать, чтобы вы убрали ее, поскольку я не могу сделать этого сам.
— Очень хорошо, — ответил Люксембург. — Вы, там, уберите женщину, а пленников отведите в замок.
Люксембург наблюдал, как двое вооруженных людей подошли к Катрин, которая по-прежнему в отчаянье цеплялась за Арно, оторвали ее от него и грубо бросили на кровать.
— Несчастный Гарэн де Брази действительно не заслуживает такой судьбы, которую предопределил для него монсеньор, — заметил он. — Быть вынужденным взять обычную проститутку в жены достаточно мерзко, но после этого еще сносить, когда она тебе несколько раз наставляет рога, слишком тяжелый крест.
Ее тело содрогалось в рыданиях, она в отчаянии наблюдала, как охранники уводят Арно. Его лицо, казалось, обратилось в камень. Он покинул палатку, даже не взглянув на нее. Ксантрай шел между солдатами, невозмутимый и веселый, как всегда. Он пел песенку, которую она слышала ранее:
О, фея, о чем грустишь? Не обо мне ли думы твои?
Катрин осталась одна в голубом шелковом шатре. Одна с брошенным оружием и всеми вещами, которые, без сомнения, рано или поздно разграбят вернувшиеся солдаты Жана де Люксембурга. Но она забыла сейчас обо всем. Она лежала, сжавшись, на низкой кровати, обхватив голову руками, в трауре по ее вдребезги разбитым надеждам, ее любовь была жестоко растоптана, презрительно отвергнута и очернена… Он так быстро отверг ее, чтобы тотчас обвинить! Он без колебаний поверил клевете Люксембурга по единственной причине, что генерал, его заклятый враг, был аристократом и рыцарем, как и он сам. Арно де Монсальви ни на секунду не поколебался между словом себе равного и клятвой рожденной в бедности девушки, как бы страстно она ни любила его! Как быстро и с презрением он отказался от нее! Оскорбления, которые он нанес ей, жгли и терзали ее сердце ударами хлыста, и не хватало слез, чтобы облегчить жгучую боль. Ее раны были еще очень свежи.
Она оставалась в шатре, совершенно забыв о времени и месте, где находилась. Горе, отчаяние повергли ее на землю. Жизнь
Однако наступил момент, когда ее глаза устали от слез и высохли. Что-то всплыло из этого моря страданий, в которое Катрин была погружена, и это была мысль, что нужно что-то делать, а не просто плакать. Катрин была из тех чувствительных людей, которые легко переходят от одного состояния в другое. Она была страшна в своей ярости, самоубийственна в своем горе. Но эти переходы были спасительны сами по себе. Трудно юному, красивому и в добром здравии созданию оставаться без надежды. Наконец она подняла голову. Глаза ее покраснели и болели от слез, все расплывалось перед ними. Первая вещь, которую она ясно увидела, была ее белая атласная накидка, лежащая на соседнем сундуке рядом со шлемом, украшенным сверху королевской лилией. Она почувствовала что-то символическое в этом. Будто голова Арно по-прежнему находилась под шлемом с королевской лилией, а ее собственная была покрыта этим изящным, очаровательным изделием из атласа и кружев…
Катрин с трудом встала и подошла к зеркалу, висевшему на голубой шелковой стене над оловянной чашей и кувшином. Грустное зрелище предстало перед ее глазами, когда она посмотрела в зеркало: красное, опухшее лицо с одутловатыми веками и покрытыми пятнами щеками. Она решила, что выглядит ужасно и неузнаваемо не без причины, а потому, что женские слезы всегда искажают черты и портят цвет лица. Она вылила содержимое кувшина в чашу и опустила свое лицо в пахнущую померанцевыми цветами воду. Она стояла так несколько минут, время от времени поднимая голову, чтобы перевести дыхание. Холодная, ароматная вода взбодрила ее. Успокаивающие, живительные свойства воды постепенно вернули нормальный цвет лицу. Она пришла в себя, но отчаяние вскоре уступило место бунтарскому духу. Когда Катрин подняла голову, по которой струйками сбегала вода, и стала вытирать лицо шелковым полотенцем, оставленным Ксантраем, она решила продолжать борьбу. Конечно, самый лучший путь доказать Арно, что она ничего общего не имела с ловушкой Люксембурга, это как можно скорее освободить его из темницы. И единственный человек, во власти которого это было сделать, — сам герцог Филипп.
Убедившись, что последние слезы горя смыты с лица, она вытянулась на какую-то минуту на ложе, положив на глаза полотенце. Она поправила волосы, аккуратно расчесав их, и закрепила на макушке накидку. Затем позаботилась об аметистовом ожерелье, которое Арно так небрежно отбросил в сторону. Она нашла его под креслом, подняла и снова застегнула на шее. Катрин почувствовала кожей его странный холод и тяжесть. Казалось, что оно давит на нее всем весом, принуждая к послушанию, к которому ее приговорил Филипп Бургундский, заставив выйти замуж за Гарэна де Брази для того, чтобы наверняка легко и быстро затащить в собственную постель.
На этот раз зеркало отобразило прекрасную молодую женщину, одетую по последней моде. Но красивые одежды только подчеркивали трагическое выражение ее лица. Она заставила себя улыбнуться, чуть не разрыдавшись опять, и отвернулась от зеркала. Катрин уже выходила из шатра, когда ей на глаза попался лежащий на сундуке шлем Арно. Ее пронзила мысль, что, возможно, Арно страдает от того, что королевская лилия попадет в руки врага. Она содрогнулась, представив Жана Люксембургского, с саркастической ухмылкой берущего в руки шлем с королевским гербом, в котором Арно с честью одержал победу. Катрин огляделась, думая, во что бы укрыть его. На глаза ей попалось черное знамя с серебряным ястребом — гербом семьи Монсальви. Она сняла его с древка и завернула в него шлем. Затем, взяв его с собой, покинула шатер, чтобы вернуться в Аррас.