Любовь, только любовь
Шрифт:
– Отдаю должную честь крови доброго короля Людовика, хотя и удивлен, что ею рискуют по такому жалкому поводу! Итак, я буду иметь удовольствие обрезать ваши уши, мессир Бастард, вместо ушей вашего хозяина. Но заметьте, я вызвал вас на суд Божий! Вы решили защищать дело Филиппа Бургундского, против которого я выступаю от имени моего высокого повелителя. И это вам не повод преломить учтиво копья в честь прекрасных дам! Мы будем биться насмерть, пока один из нас не будет убит или не попросит пощады!
Катрин издала тихий стон, услышанный Гарэном. Он мельком взглянул на жену, но воздержался от замечания. Мадам Эрменгарда тоже услышала и пожала плечами.
– Не принимайте этого так близко к сердцу, милочка. Божий суд – прекрасная вещь. И я уверена, что Господь оценит должным образом этого
Эти участливые слова немного подбодрили Катрин. В море ненависти, окружавшей Арно, это было единственное дружелюбное высказывание. Еще один голос поднялся в поддержку молодого человека, когда герцог сухо спросил, есть ли у него секундант.
– Клянусь смертью Господней! – вскричал Артур де Ришмон. – Если у него нет секунданта, я готов предложить свой меч, ибо он храбрый товарищ, я и сражался с ним рядом при Азенкуре. Не сочтите это оскорблением для себя, брат Бургундский, а просто данью старому и драгоценному для меня боевому братству.
– Но у вас есть мое одобрение, – сказала Маргарита, его невеста, дрожащим голосом. – Этот рыцарь – младший брат моего бывшего оруженосца, состоявшего у меня на службе в Гиэни, благородного рыцаря и преданного друга, который был жестоко оклеветан людьми в Париже во время этих страшных дней владычества Кабоша. Я просила пощадить его жизнь, но отец отказал мне. Если вы поднимете оружие за Арно де Монсальви, мой дорогой сир, вы вдвойне заслужите право носить мои цвета. Ибо я не могу быть на стороне моего брата.
Ришмон, тронутый этими словами, взял руку своей белокурой невесты и нежно поцеловал ее.
– Прелестная госпожа, выбрав вас, мое сердце поступило мудро, – сказал он.
Арно, однако, поклонившись бретонцу, указал гордо на другого рыцаря, также в полном вооружении, который только что появился на пороге.
– Сир де Ксантрай будет секундантом с моей стороны, если появится надобность.
Вновь прибывший, который был без шлема, имел поразительного морковного цвета волосы и насмешливую улыбку. Он тоже был высокого роста и крепкого сложения. Услышав свое имя, он прошел вперед и поклонился. Едва сдерживая себя, Филипп Бургундский встал, придерживаясь одной рукой за спинку кресла.
– Мессиры, – сказал он. – С Божьего соизволения этот поединок, исход которого лишь Он может предвидеть, состоится в моем собственном городе Аррасе, дабы никакой крови не было пролито на земле монсеньора епископа Амьенского. Даю вам слово, что вы будете приняты там достойно и без всякого ущерба для вашей безопасности. А теперь, поскольку мы собрались здесь ради праздника, давайте забудем о предстоящей схватке. Я Прошу вас считать себя моими гостями.
Гордость Филиппа, наконец, пришла к нему на помощь. Он полностью взял себя в руки, и никто не смог бы догадаться, какие дикие, неистовые чувства обуревали его из-за оскорбления, которое публично нанес ему Арно. Его отличало чрезмерное чувство собственного достоинства и исключительности своего положения как правящего государя. К тому же уверенный в огромной силе Бастарда Вандомского, он мог позволить роскошь быть великодушным и безупречно любезным хозяином.
Но Арно де Монсальви хладнокровно надел на голову шлем, подняв забрало легким ударом пальца. Снова его черные глаза встретились с холодным взглядом серых глаз Филиппа.
– Благодарю вас, мессир герцог. Но что касается меня, то мои враги – это враги, и в первый их ряд я ставлю врагов моего короля. Я пью только с друзьями. Мы встретимся снова через три дня… для поединка. Сейчас же мы возвращаемся в Гиз. Дорогу!
Рыцарь кивнул, повернулся на каблуках и медленно пошел к двери. Но прежде, чем он повернулся, его взгляд рассеянно скользнул по залу и случайно упал на Катрин. Почти плача, молодая женщина по искрам, промелькнувшим в его черных зрачках, поняла, что он узнал ее. Не вполне сознавая, что делает, она с мольбой протянула к нему руки. Но Арно де Монсальви уже был на другом конце комнаты, и через мгновение огромные двери захлопнулись за двумя рыцарями. Когда фигура черного рыцаря исчезла, Катрин показалось, что все огни потускнели и огромное пространство зала стало вдруг темным
И тут прозвучали трубы, торжественно извещая о начале пира.
Глава одиннадцатая. ПОЕДИНОК
Пир казался Катрин затянувшейся пыткой. Все, чего ей хотелось, – это чтобы ее оставили одну в тишине и покое комнаты, где можно подумать о человеке, так неожиданно вернувшемся в ее жизнь. Когда этим вечером она вдруг увидела Арно, сердце ее замерло, а потом, когда он уходил, стало биться все быстрее и сильнее, и когда его фигура в черных доспехах исчезла в дубовых дверях, она почувствовала столь сильное желание выбежать вслед за ним. что ей потребовалось все самообладание и здравый смысл, чтобы не уступить своим чувствам. Она не знала, что случилось бы потом, но за счастье говорить с ним, дотрагиваться до него, чувствовать на себе жестокий взгляд его черных глаз – за эти скудные радости Катрин Отдала бы все, что имела. А за наслаждение одного короткого мига в его жарких объятиях продала бы душу дьяволу.
На протяжении всего вечера Катрин разговаривала, улыбалась и с грацией принимала знаки внимания и комплименты, вызванные ее красотой. Но ее губы и глаза двигались механически. На самом деле Катрин была за многие мили от Амьенского дворца. Она скакала галопом бок о бок с Монсальви и Ксантраем по дороге в Гиз, где расположился лагерь короля Карла. С безошибочной точностью любящей души ей рисовался силуэт в черных доспехах, склонившийся над лошадиной гривой, его четкий профиль и сжатые губы в тени забрала. Катрин почти слышала глухой стук копыт, бряцание оружия, даже биение сердца Арно под его доспехами. Она была возле него, заодно с ним, стала частью его, словно плоть и кровь рыцаря были ее собственными. Она не обратила внимания на резкий тон Гарэна, когда он вдруг коротко сказал:
– Поедем домой!
Ничто больше не имело для нее значения сейчас, когда Арно снова вошел в ее жизнь. Она не думала ни о Гарэне с его богатством, ни о Филиппе и его любви к ней. Взгляд, брошенный на нее Арно, когда он покидал зал, не вселял надежды, но Катрин показалось, что за гневом и презрением, которые она прочла в нем, крылось нечто похожее на искру восхищения. Именно на этой тонкой нити и удерживались ее надежды и мечты. Он, конечно, ненавидел ее и еще больше презирал, но, как подчеркивал Абу-аль-Хайр, он также и желал ее. В то время как лодка скользила по зеленым водам канала, направляясь к дому, Катрин, сидя рядом с Гарэном, с волнением думала о предстоящей борьбе за Арно. Встретиться лицом к лицу со своей судьбой – судьбой, которая уже не казалась абсолютно невозможной, – какое возбуждающее, пьянящее чувство! Надменный граф де Монсальви мог смотреть свысока на племянницу суконщика, но госпожа де Брази была равна ему по положению. Катрин понимала, что ее замужество поставило их с Арно почти на одну ступень. Нравилось ему это или нет, она жила теперь в его мире пышности и великолепия. А сегодня вечером ей представилась возможность попробовать силу своей ослепительной красоты. Как часто взгляд Филиппа устремлялся на нее! И глаза остальных мужчин тоже, все с тем же голодным, нетерпеливо страстным выражением. Катрин впервые почувствовала себя в силах отбросить все препятствия, стоящие на пути к ее любви, такие, как, например, ненависть Арно к семье Легуа. Она пообещала себе излечить его от этого в ближайшее же время. Как мог он считать ее ответственной за смерть своего брата после того; как узнал, что она сама чуть не погибла, что ее отец был повешен, а дом – разрушен? Катрин, знала одно: всем своим естеством она желает этого человека, все еще далекого от нее, и не успокоится до тех пор, пока не станет принадлежать ему полностью.
Погрузившись в свои тайные думы, она почти не заметила, как очутилась дома. Катрин поднялась в свою комнату. Ей пришлось вспомнить о существовании мужа, когда она увидела, что он проследовал за ней. Он стоял, облокотившись на каминную доску, и с любопытством разглядывал ее. Катрин не могла угадать, какие мысли скрываются за этой бесстрастной маской, и слегка улыбнулась ему, сбросив длинный бархатный плащ на руки ожидавшей Саре.
– Разве вы не устали? спросила она. – Я чувствую себя совершенно опустошенной. Все эти люди, и эта жара!