Любовь в настоящем времени
Шрифт:
— Чушь, — отвечаю. — Мура. Если есть правило, вы должны были нам сказать заранее. А то появляетесь, когда уже все сделано, и говорите, что цвета надо подбирать по правилам.
Как она только смеет называть Перл «без склада, без лада»?
— Это моя группа! — кричит она. — Ты не имеешь права со мной так разговаривать. Кто это тебя научил?
— Перл. Только что. — И я показываю на то место, где видел Перл. На бусины то есть.
Меня отправляют к директору. Звонят Митчу. Хорошо, что он еще в офисе. Ему велят немедленно забрать меня домой. На весь сегодняшний день.
Я сижу на скамейке у кабинета директора и жду Митча. Перл покалывает меня под ложечкой.
Приходит Митч, берет меня за руку и хочет переговорить с воспитательницей. С ее группой остается директор, а сама она выходит к нам с таким видом, словно все вокруг принадлежит ей. Смотрит на Митча, потом на меня. На Митча — на меня. Как будто пытается что-то уразуметь.
— В чем проблема? — спрашивает Митч.
— Проблема в том, — она говорит медленно и раздельно, как актриса на сцене, — что этот маленький мальчик грубит, говорит гадкие слова и настроен враждебно.
Лицо у Митча слегка обалделое. Впечатление, что его внезапно спихнули в воду.
— Леонард?
— Вот этот мальчик, — четко произносит воспитательница. — Этот самый. К тому же он достаточно большой, так что пора бы избавиться от воображаемого партнера для игр. Верно?
Митч так и остается с разинутым ртом. А воспитательница уплывает обратно в группу.
Мы выходим на улицу, держась за руки.
— Завтра мне опять идти сюда, Митч? — спрашиваю я, как только за нами захлопывается дверь.
— Да, к сожалению. Что случилось-то, Леонард?
— Это все ерунда, — говорю. — Полная мура. А она не права. Во всем не права.
— Ладно. — Мы стоим у перехода через улицу. Светофор сегодня почему-то не работает. — Вот тебе стратегия на завтра.
— Что такое стратегия?
— План. Что бы ты ей ни сказал, она в собственных глазах всегда будет права. Всегда. Чем больше ты будешь стараться ее убедить, тем тяжелее тебе придется. Так что сознавай ее неправоту про себя и помалкивай. Попробуй хотя бы.
— Хорошо, — говорю. — Я попробую. А чего это она так на нас смотрела?
— Наверное, пыталась понять, как это меня угораздило стать твоим папой.
— А что в этом такого?
— Просто у тебя азиатские черты, и не только азиатские. А я на тебя совсем не похож.
— Чепуха. Ты запросто можешь быть моим папой. Если мы оба захотим.
— Согласен, — говорит Митч. — А ты привыкай. Что еще за воображаемый партнер для игр?
— Я просто сказал что-то насчет Перл, вот и все.
— Ой.
— Не стоило, да?
— Пожалуй, не стоило. Попробуй вести себя по моему плану. Если она опять не будет давать тебе жизни, скажи мне. Тогда уж я от души ей всыплю.
— Спасибо, Митч. Ты настоящий друг.
ЛЕОНАРД, 18 лет
Кесарю — кесарево
В тот день, когда я пошел в детский сад, все изменилось. Я впервые узнал чувство, обратное любви. Может, то, что я увидел у Митча на кухне, и
Когда тот мальчик уже отплакал свое в гардеробе, я поднял глаза на воспитательницу и почувствовал смесь ненависти и жалости. Как-то они у меня совместились. Перед глазами у меня встало лицо Перл, полное радостной, всепроникающей любви. Ну а эта дамочка, моя воспитательница, не способна была на такую любовь. И почувствовать ее она тоже не могла.
И что прикажете делать, если человек не в силах дать детям то, что принадлежит им по праву рождения, и вместо этого мучает их? Какие чувства может вызывать такой человек? Ненависть? Жалость? Наверное, и то и другое. Вот когда я впервые ощутил, как во мне борются два начала. Вот когда я понял, что не всю жизнь играть мне в компьютерные игры и кормить птичек — земных воплощений Перл. Жизнь полна самых разных штук, и она далека от совершенства. Настолько далека, что я и представить себе не мог.
Когда воспитательница просветила нас, как следует нанизывать бусины, я поднялся и посмотрел ей прямо в глаза. Ненависти во мне было больше, чем жалости. Ведь на этот раз жертвой был я.
— Чушь, — сказал я. — Мура. Если есть правило, вы должны были нам сказать заранее. А то появляетесь, когда уже все сделано, и говорите, что цвета надо подбирать по правилам.
— Это моя группа! — заорала она. Ах, так вот в чем дело. Собственность. Власть. Стремление подчинить. — Ты не имеешь права со мной так разговаривать. Кто это тебя научил?
— Перл. Только что. — И я указал на то место, где видел Перл. На бусины то есть.
Как она только смеет называть Перл «без склада, без лада»?
Должен сказать, что после смерти Перл никогда со мной не «говорила». Это важно. А то меня часто спрашивали, не слышу ли я голоса. Рад сообщить, что не слышу. Я не шизофреник. Да Перл и не надо со мной разговаривать. Слова нам больше не нужны.
Зато из-за этих самых разноцветных бусин в ушах у меня раздавался целый хор. Это когда ненависть к воспитательнице пересиливала жалость. А потом жалость к этой неприятной, злой женщине вернулась, и все успокоилось.
Как, наверное, ужасно быть слепым и глухим.
Вот тогда-то все и случилось.
Однако вернемся к тому, что происходит сейчас.
Сворачиваю на обочину. Фары у меня погашены. Ставлю машину на ручной тормоз.
Грузовичок цел и невредим. Вешаю ключи на крючок в прихожей, их постоянное место. Затем прохожу на кухню и рву записку. Машина у дома, они и так знают, что я их люблю, к тому же ничего плохого не произойдет. Я вернусь.
Глюк просыпается и хочет отправиться со мной. Я разрешаю. Выкатываю из гаража велосипед — и вперед, к обрыву. Собака бежит рядом с велосипедом. Я отчетливо слышу ее сопение. Лицо мне обдувает ветерок. Струи свежего воздуха пробираются за шиворот. Наверное, так будет и в полете.