Любовь в заказе не значится
Шрифт:
– Еще одно слово, и я стану самкой богомола! Хочешь?
– расстегивая ремень, она повернулась к нему.
– Кто бы мог подумать?!
Игорь пытался сдержать свой смех, но не получалось. Он даже представить не мог, чтобы его кто-то так ревновал. К деньгам, подаркам, которые посылал другим - да, но к чужим длинным ногам…
На такое оказалась способна лишь эта фурия в облике женщины. Совершенно непредсказуемая, и сексуальная в своем гневе настолько, что хотелось спрятать ее от всех в багажник и быстренько увезти в
– Оль, - он обхватил ее за затылок и заставил посмотреть в глаза, - кроме Кристины, напомни, чтобы я еще и твоему начальству проставился за заказ.
Она несколько минут упрямо сверлила его глазами, а потом злые огоньки сменились спокойным свечением.
– Я сама проставлюсь.
– Дотянулась до его рта и быстро, совсем как он обычно - в одно прикосновение, поцеловала.
– Еще неизвестно, кто из нас больше задолжал, - облизав свои губы, улыбнулась.
Наверное, она сошла с ума. Сходят же некоторые от перелетов, новых стран или новых отношений. Вот и она… Чокнулась.
Не хотелось придумывать никаких колких шуток. Совсем не получалось изображать стерву на выезде. Вместо этого каждую секунду, когда Игорь находился рядом, ее так и тянуло обнять его или - что совсем на нее не походило - взобраться на колени.
Может, Варшавский был не виноват, а просто так сложились звезды. Может, ее одиночество достигло критического предела, и сорвало крышу от первого попавшегося мужика, но она чувствовала, как оживает.
Вдыхала полной грудью пропитанный пряными колбасками и хмелем воздух немецкой столицы. Замирала порой и прислушивалась к грубой иностранной речи. Постоянно куталась в мужских объятиях.
Чувствовал Игорь, что ей это нужно, или сам дорвался до такой близости, но повсюду: в магазинах, в кафе, возле памятников - они были вместе. Словно застрявшие во взрослых телах романтические подростки постоянно касались друг друга, ловили взгляды и иногда целовались. Редко. Очень. Только когда точно никто не видел, будто это было не касание губами, а полноценный секс.
На второй день, счастливая, что расставаться не придется совсем, Ольга утянула Игоря к берлинской стене. Она и сама не могла объяснить, что ее так тянуло к этим уродливым бетонным ограждениям с колючей проволокой, но оказавшись на месте, не захотела уезжать.
Здесь, у изрисованных граффити плит, которые когда-то разделяли один народ на две части, ей было и больно, и хорошо одновременно. Успокоившееся за последнюю неделю сердце ныло от тоски по сыну, а сильная ладонь Варшавского помогала держать эту боль, не давая сжечь себя изнутри. Прошлое и настоящее сошлись в одной точке, и оказалось, что так вполне можно жить. Возможно, не так счастливо, как другие, но точно лучше, чем получалось прежде.
На втором часу блуждания вдоль стены оба не заметили, как оказались
Уходить от ответов она не стала. Аура места так и толкала выплеснуть все накопившееся. Ее собственная история осталась глубоко внутри, а вслух по памяти зазвучала другая. Отточенного за годы замужества английского хватило. Всего за минуту рассказа кроме парня рядом с ними оказалась вся группа, а еще через несколько минут с видом крайне заинтересованного туриста присоединился и экскурсовод.
С каждой фразой, с каждым вспомнившимся фактом Ольгу отпускало. Поглядывая на оставшегося в стороне Игоря, она водила свою группу от граффити к граффити, от одной плиты к другой и говорила.
Словно не питерская журналистка-разоблачительница Ольга Власова, а какая-нибудь Хельга с Гетештрассе. Без потерь в прошлом, без кошмаров по ночам. Просто женщина. Влюбленная в шикарного мужчину из Питера и мечтающая лишь о том, как бы поскорее остаться с ним наедине.
К ее невероятной удаче, терпения Варшавского хватило минут на пятнадцать. Истратив весь запас знаний, Ольга уже и не знала, что говорить, но мужская ладонь обняла за талию.
– Все! Шоу закончилось, шапито уезжает, - не заморачиваясь с английским, произнес на русском Игорь и повел ее к машине.
Американцы оглядывались ни них. Ничего не понимали, а он крепко держал, не давая даже помахать рукой на прощание.
– Женщина, я тебе поражаюсь!
– уже у машины крутанул Ольгу к себе.
– И когда ты успела стать экспертом по берлинской стене?
Его раздражение было таким непривычным и приятным.
– Ты забыл, я ведь журналист. Что-то вспомнила, что-то сочинила. С моим опытом это не так уж сложно.
– Она задумчиво склонила набок голову.
– А что?
Варшавский нахмурился, потер лоб, а после, зыркнув исподлобья, выдал:
– Я понял, что я расист.
– Ты… - Ольга заторможено оглянулась на группу. Чернокожий в ней был один. Тот самый парень, который пристал с вопросами, а потом ходил по пятам.
– Конченый расист, - проследив за ее взглядом, подтвердил Игорь.
Сдержать смех было трудно. Уголки губ сами разъезжались в стороны, и выдержка трещала по швам.
– Больной, и давно это с Вами?
– постаралась произнести Власова с видом сурового врача, но в конце все же рассмеялась.
– Расизм?
– Ревность!
– Доктор, Вы уверены?
– еще сильнее нахмурился Варшавский.
– Однозначно. Даже не надейтесь, больной. Диагноз окончательный.
Наслаждаясь за сменой эмоций на красивом суровом лице, Ольга забросила руки ему на плечи.