Любовь-весенняя страна
Шрифт:
Мы накрываем длинный стол, сердца и двери открываем.
У нас сегодня торжество: мы ничего не отмечаем.
По кухне, где колдуешь ты, гуляет запах угощенья.
Бутылки жаждут пустоты, закуски ждут уничтоженья!
И вот друзья приходят в дом, добры их лица и прекрасны, глаза их светятся умом, а языки небезопасны.
А я давно хочу сказать — и тут не ошибусь, наверно, — что если судят по друзьям, то мы талантливы безмерно.
Да, если мерить по друзьям, то мы с тобой в большом
О, если по друзьям судить, то человечий род — чудесен!..
А нам наш день нельзя прожить без пересудов, шуток, песен.
Беспечно, как дымок, клубясь, беседа наша побежала, и почему-то на себя никто не тянет одеяла.
Стреляют пробки в потолок, снуют меж нами биотоки.
Здесь совместимостей поток, в друзьях и сила, и истоки.
Подарку-дню пришёл конец, и гости уезжать собрались. Незримой нежностью сердец мы между делом обменялись.
И вот друзья умчались вдаль, как удаляется эпоха...
Остались лёгкая печаль и мысль, что и вдвоём — неплохо!
Я себе не выбрал для прожития ни страну, ни время, ни народ... Жизнь мою придумали родители, ну, а я вот бьюсь который год.
Время оказалось неуютное, а страна — хвастунья первый сорт, где обманут лживыми салютами лопоухий, пьяненький народ.
Белое там выдают за чёрное, дважды два там восемь или шесть. Если существует там бесспорное, это то, что нечего там есть.
Велика страна моя огромная, потому и будет долго гнить,
Мёртвая, чванливая и тёмная. Только без неё мне не прожить.
Не теперь бы и не тут родиться, да меня никто не опросил, вот и должен я терпеть, ютиться, хоть порой и не хватает сил.
Лишь одно меня на свете держит — что всегда со мною рядом ты, твоих глаз безудержная нежность, детская улыбка доброты.
Я не выбрал время для прожития.
И меня охватывает страх,
если б не были умны родители,
мы б с тобой не встретились в веках.
Май 1983
Как много песен о любви к Отчизне! Певцы со всех экранов и эстрад, что, мол, для Родины не пожалеют жизни, через динамики на всю страну кричат.
А я б о том, что глубоко интимно, не декламировал, не пел бы, не орал. Когда о сокровенном пишут гимны, похоже, наживают капитал.
Земля не фразы требует, а плуга.
Как ей осточертели трепачи!
Вот мы с землёй посмотрим друг на друга и о любви взаимной помолчим...
1986
ЧЕРЕЗ ДЕСЯТЬ ЛЕТ
Теперь поют с презреньем об Отчизне певцы со всех экранов и эстрад.
Мол, Родина — уродина — их жизни сгубила
То славословили, сейчас, танцуя, хают.
О как великолепен их запал!
Неловко, если льстят и если лают, при этом наживая капитал.
Стране своей отвесив оплеуху, приятно безнаказанно пинать край, где родился. И честить, как шлюху, какая б ни была, родную мать!
1995
* * *
У жизни нашей кратки сроки.
Мы, как бумага для письма, где время пишет свои строки порой без чувства и ума.
Вся наша жизнь — дорога к смерти, письмо, где тексты — ерунда. Потом заклеят нас в конверте, пошлют неведомо куда.
И нет постскриптума, поверьте.
1982
Так что же такое Рязанов Эльдар? Расскажем о нём по порядку:
Рязанов не молод, но он и не стар, не любит он делать зарядку.
Умеет готовить салат и омлет, гордится собой как шофёром.
В кино он работает множество лет, и там он слывет режиссёром.
Врывается часто в чужие дома — ему телевизор отмычка — и любит поесть до потери ума, а это дурная привычка.
В одежде не франт, не педант, не эстет, как будто небрежна манера.
Он просто не может купить туалет — увы! — не бывает размера.
Эльдар Александрович — из толстяков, что рвутся худеть, но напрасно.
И если работа — удел дураков,
Рязанов — дурак первоклассный.
На склоне годов принялся за стихи, себя не считая поэтом.
Имеет ещё кой-какие грехи, но здесь неудобно об этом.
В техническом смысле он полный дебил, в компьютерный век ему трудно.
Но так получилось: он жизнь полюбил, и это у них обоюдно.
Представьте, Рязанов удачно женат, с женою живёт он отлично.
Он любит друзей и хорошему рад.
И это мне в нём симпатично.
1982
В одном маленьком городе Финляндии я стоял на углу улиц Паасикиви и Маннергейма...
Довелось мне поездить по белому свету.
Раз в соборе стоял у могильных оград.
За одной упокоилась Елизавета, а в соседней могиле — Мария Стюарт.
Королевы соперничали, враждовали, и одна у другой её жизнь отняла.
А потом они рядом, как сёстры, лежали, и история Англии дальше текла.
Тут родное я вспомнил, и стало мне жарко, я такое представил, что мысли волчком: на углу Павла Первого и Карла Маркса будто занял я очередь за молоком.
Въехал против движенья на площадь Хрущёва по бульвару Высоцкого я, например.
И в районном ГАИ Александра Второго меня долго мурыжил милиционер.
Никогда не страдал я тоской по царизму.