Любовь-весенняя страна
Шрифт:
Издавая хамский посвист, скорый ветер отбыл в гости то ль на север, то ль на юг.
А потом вернулся вдруг!
Мы и охнуть не успели, снова заскрипели ели.
Ветер продлевал бесчинства и чинил большие свинства, сыпал манкою из снега так, что потемнело небо, вздыбил саван-покрывало, буря гикала, плясала, ветер гадко хохотал.
Наконец, и он устал.
Иль дебоша устыдился, лёг в лесу, угомонился.
Взвесил свою жизнь, подумал. И от огорченья умер.
Снова тихо в белом свете... Только жаль, что умер
* * *
Где Камергерский встретился с Тверскою, на том углу,
впервые ты сказала мне такое:
— Я вас люблю!
И в первый раз поцеловала там на виду
и навсегда околдовала.
А я всё жду
покорно, сумасшедше и мятежно, тоску тая,
когда придёшь ко мне и скажешь нежно:
— Я вся твоя!
Но не пришла и не сказала мне на беду.
Надежда умерла, устала.
Теперь не жду.
1989
СВЕРСТНИКУ
Его взяло отчаянье и зло.
В тюрьме родился, в ней провёл всю жизнь он. Иным везёт. Ему не повезло: застенком для него была отчизна.
Пожизненно! Весь срок прошёл в тюрьме, где свыкся он с суровым распорядком.
Он знал, конечно, что живёт в дерьме, но уговаривал себя, что он в порядке.
Он жал плечом — незыблема стена!
А правила жестоки, неизменны.
Да, на таран не шёл, и в том его вина.
Порой лишь бился головой о стену.
Считал, что в каталажке и умрёт.
Но вдруг начальник новый был назначен, пробил в стене дыру, проём, проход и для начала всё переиначил.
Привольный мир открыла та дыра: дорогу, речку, луг, где лошадь ржала.
В пролом рванула первой детвора и босиком по полю побежала.
Ребята в речку прыгали визжа, они свободу приняли как должно.
А он, привыкший к кулакам вождя, с опаской шёл, наощупь, осторожно.
Приволье, а ему не по себе:
нет стукачей, не бьют, не держат плётку.
И он, мечтавший о такой судьбе, вдруг захотел вернуться за решётку...
Он рад и злобен. И в конце пути всё проклинает и благословляет.
Тюрьма не только держит взаперти, она к тому ж ещё и охраняет.
Гримасой жалкою его лицо свело, фигура сгорбилась понуро и устало.
С эпохою ему не повезло —
как раз на жизнь свобода опоздала!
1989
Сон — это жизни продолженье, но ночь — не продолженье дня. Тут очень сложное сложенье, замысловатое сраженье со светом тьмы и с явью сна.
И неизвестно,
Но всё ж во мгле ночной слышнее, когда на помощь я зову...
* * *
Скажи мне, кто твой друг, и я скажу — кто ты! — знакома поговорка эта с детства.
В ней столько чистоты и простоты — иных веков наивное наследство.
Скажи мне, кто твой враг, и я — кто ты? — скажу. Вражда врага надежнёй дружбы друга. Бесценной ненавистью вражьей дорожу.
Ведь в этом силы собственной порука.
* * *
Как пробиться к такому стиху, чтобы он излучал обаяние, чтобы чувства ложились в строку без излишеств и без придыхания?
Как пробиться к обычным словам, в их естественном, скромном значении, сдёрнуть с них шелуху, всякий хлам. Где набраться такого умения?
Как пробиться ещё к колдовству, чтоб звучала строфа, как мелодия, чтобы строчки несли красоту и живыми остались в народе.
Нине
Когда я просто на тебя смотрю, то за тебя судьбу благодарю.
Когда твоя рука в моей руке, то всё плохое где-то вдалеке.
Когда щекой к твоей я прислонюсь, то ничего на свете не боюсь.
Когда я глажу волосы твои, то сердце замирает от любви.
Когда гляжу в счастливые глаза, то на моих от нежности слеза.
Как то, что чувствую, пересказать?
Ты мне жена, сестра, подруга, мать.
Не существует безупречных слов, что могут передать мою любовь.
И оттого, что рядом ты со мной, я — добрый, я — хороший, я — живой.
Стих этот старомоден, неказист и слишком прост, но искренен и чист.
С улыбкой светлой на тебя смотрю, и жизнь, что вместе мы, благодарю.
1985
ВСТРЕЧА
После ливня летний лес в испарине.
Душно. Солнце село за рекой.
Я иду, а мне навстречу парень, он — черноволосый и худой.
Он возник внезапно из туманности со знакомым, близким мне лицом.
Где-то с ним встречался в давней давности, словно с другом, братом иль отцом.
Время вдруг смутилось, заколодилось, стасовалось, как колода карт...
На меня глядела моя молодость — это сам я сорок лет назад!
Головой кивнули одновременно, посмотрели пристально в глаза.
Я узнал родную неуверенность.
О, как мне мешали тормоза!
На меня взирал он с тихой завистью, с грустью я рассматривал его.
В будущем его, я знал безжалостно, будет всё, не сбудется всего.
Он застенчив, весел, нет в нём скрытности, пишет он наивные стихи.