Любовь вопреки
Шрифт:
– С удовольствием! – молодой мужчина подошёл к инструменту, и, открыв крышку, пробежал рукой по клавишам. – Неплохо звучит, – произнёс он, усаживаясь за рояль.
Вскоре помещение наполнили чарующие звуки музыки, такие нежные и романтичные, что у Софьи перехватило дыхание.
– Брависсимо, сеньор Лоренцо! – захлопала она в ладоши, как только он закончил играть.
– Это мой любимый Беллини, – печально произнёс итальянец.
– Вы, должно быть, скучаете по своей родине? – спросила Софья, подойдя к нему.
– Бывает, но редко. Кто там меня
Девушка торопливо опустила глаза под его очень откровенным, пылающим огнём взглядом, который говорил лучше любых слов.
– А сейчас с новым интересным делом и вовсе скучать не придётся, – быстро произнёс Лоренцо и отошёл в сторону.
– Ну что ж, я, пожалуй, поеду домой, – сказала Софья, всё ещё немного обескураженная его внезапной вспышкой.
– Вас подвезти?
– Нет, благодарю, меня Тихон ждёт. До скорого, Лоренцо! – попрощалась Софья и направилась к выходу.
– До скорого, милая, необыкновенная Софи, – прошептал одними губами Моретти и захлопнул крышку рояля.
*** *** ***
Прохор уже несколько минут безуспешно пытался сосредоточиться на бумагах, но письмо Катерины, лежащее рядом, так и манило его к себе. И порвать рука не поднималась, и прочесть было зазорно. Наконец, решившись, он быстро и торопливо разорвал конверт и вытащил письмо. Помедлив ещё мгновение, Прохор развернул его и вздрогнул от неожиданности, когда из него выпала чёрная как ночь прядь волос. Усмехнувшись, парень начал читать, но вскоре усмешка исчезла с его лица.
«Милый, желанный мой Прошенька, сокол мой ясный, – писала Катерина. – Ты не представляешь, как истосковалась я по тебе, по очам твоим лукавым, по улыбке ненаглядной, да по рукам нежным... Как же я хочу обнять тебя крепко-крепко, да поцеловать в уста твои сахарные. Только сейчас я поняла, что нет мне жизни без тебя! Евгений опостылел хуже горькой редьки, не муж он мне никакой! Ты – мой единственный, самый родной на свете! Объездили мы всю Европу, побывала я в Париже, как и мечтала... Но гуляла ли я по Елисейским полям или любовалась на красоту королевских дворцов и фонтанов, твой образ всюду преследовал меня, как наваждение. Не мило мне ничего без тебя, словно и не живу я... И солнышко не греет, и небо серым да хмурым кажется вдали от тебя. Ты один – свет очей моих. Верю, и ты также сильно скучаешь по мне, Прошенька, и ждёшь меня. Навек твоя Катерина».
Волгин почувствовал, как болезненно сжалось его сердце, лицо запылало, а руки, наоборот, стали холодными как лёд, словно в кровь его пустили яд. Он тряхнул головой, отгоняя от себя красивое лицо Катерины, вдруг так отчётливо возникшее перед ним. Он не должен о ней думать! Блажь это всё! Отродясь Катька таких слов ему не говаривала! Расставляет свои сети опять, словно паучиха! Не знает ещё, что женился он... Ну ничего, приедет, сюрприз будет!
Прохор торопливо сгрёб в охапку письмо с конвертом и волосы и забросил всё в ящик стола, потому что в кабинет постучали.
– Войдите! – крикнул он, ощущая себя каким-то мелким воришкой, застигнутым на месте преступления.
Но это была всего лишь Настя с подносом в руках:
– Вот, барин, попейте чайку с блинами! Мы с Акулиной только что настряпали, горяченькие, с маслицем!
– Да не хочу я, не видишь, занят! – раздражённо отмахнулся от неё Прохор.
Служанка обиженно надула губки и поставила поднос на стол. Затем свернула один блинчик, и обмакнув его в горячее масло, протянула Волгину.
– Ну, поглядите, какой румяный да вкусный! Прямо на вас смотрит, Прохор Андреевич!
– Умеешь же ты уговаривать, Настюша! – улыбнулся он и откусил кусочек блина с рук девушки. – Ох, и правда, объедение! Давай сюда остальные!
Пока Прохор лакомился блинчиками с чаем, Настя сидела напротив него и играла кончиком своей длинной русой косы, то и дело шаловливо посматривая на парня.
– Вы, барин, из столицы какой-то совсем другой приехали! – нараспев произнесла она. – От вас прежнего одни глаза остались, они всё такие же...
– Какие? – спросил Прохор, прищурившись. – Ну, что же ты замолчала, продолжай, мне очень любопытно!
– Необыкновенные, смеющиеся, с хитринкой, и притягивают, манят к себе как холодный чистый родник в жаркий день...
Она поднялась со своего места, и, обогнув стол, встала возле Прохора, со страстью глядя ему в глаза.
– А подойдёшь поближе – и увидишь, что вовсе не родник это голубой, а омут глубокий, погибельный, в который так и хочется кинуться с головой, и будь, что будет!
Прохор первый отвёл глаза и глухо сказал:
– Вот и не стой на краю, не упадёшь!
– Прохор Андреевич, а вы ведь про своё обещание-то позабыли! – вдруг весело воскликнула Настя.
– Какое ещё обещание?! – невинно взглянул он на девушку.
– А помните, когда я ночью одной морозной вас к барышне своей провела, я ведь ой как рисковала! Сколько воды уж утекло, а я всё жду, когда вы про меня вспомните! Али ничего не стоит слово ваше купеческое?!
Волгин гневно сверкнул глазами, но тут же лукаво улыбнулся:
– Почему же, ничего я не забыл, Настюша! Просто удобного момента ждал! Теперь, думаю, он как раз настал! Иди сюда!
Он обхватил девушку руками за талию и усадил к себе на колени.
– После ужина приходи на конюшню, – зашептал он ей на ушко. – Так тебя приласкаю, что ввек не забудешь!
Прохор быстро поцеловал её в губы, а его ладонь скользнула по тяжело вздымавшейся девичьей груди. Настя обняла его за шею и крепко прижалась к нему, вновь выпрашивая поцелуй, приблизила свои губы к его лицу. Но парень разжал её руки и стряхнул Настю со своих колен.