Любовная лирика классических поэтов Востока

Рудаки Абульхасан

20

Нищета намного сладостнее царства. Праведности лучше гордое бунтарство. У царей по горло всяческих забот, Нищий подаяньем без тревог живет. За тремя замками сердце властелина, Нараспашку сердце у простолюдина. Дружбой не умеет властный дорожить. Чем с высокомерным, лучше с псом дружить. Пусть любовь красавиц — не по силам ноша, Все ж она приятней ханжества святоши. Коль разбито сердце гурией твое, Для него лекарства только мумиё. Хоть влюбленным встреча райских благ дороже, Верь, для них разлука —

наслажденье тоже. О Хосров, любовью к небесам живи! Нет на этом свете сладостней любви.

21

Сто сердец пылают, как во мраке свечи, В черных косах, павших струями на плечи. И в огне сочится и чадит алоэ Распаленных страстью, взятых в плен тобою. Ты мечом жестоко рассекаешь тело И неотразимо мечешь взором стрелы. Извела Хосрова так твоя немилость, Что глазницы кровью сердца обагрились. Но оковы рабства надеваешь снова, Хоть давно печали продала Хосрова.

22

В этом мире всех наездниц превзошла искусством ты, В этом мире нет красавиц столь же дивной красоты! Стан — стройнее кипариса. Если есть еще такой, То достоин поцелуев и объятий только твой! Нет душе моей покоя, сердце мечется, стеня, А терпенья не осталось и крупицы у меня. Многих в горе я утешил, от любви полуживых. Средь утешенных, однако, нет утешившего их. Ты сулишь блаженство встречи. Так не медли, поспеши! Опоздаешь — у Хосрова не останется души. Лучше вместо обещаний навсегда со мной порви. Не испытывай, не мучай сердце пленника любви! Верь, оно твое! Не веришь? Оттого меня не жаль? Что ж, не веришь ты Хосрову, так спроси его печаль.

23

Раскрылись розы в цветнике. Приди, приди, мой гулистан! Томлюсь и жду, когда мелькнет меж кипарисов тонкий стан. В траву отсветом слез моих тюльпаны бросили огни. Приди, приди, о мой кумир, молю, в моем саду мелькни! Когда тебя со мною нет, цветы теряют аромат. Приди! Прекраснее цветка еще ничей не видел сад. Твой каждый взгляд — источник мук, внушает каждый локон страсть. Приди хотя бы для того, чтоб мог твоею жертвой пасть. Твои слова — смертельный яд, и все же боль разлук страшней. Твоя любовь ко мне — полынь, и все же сладость меда в ней. Ты знаешь, сладостью речей давно прославился Хосров, Приди, пускай не для любви, а для его сладчайших слов!

24

О черный мрак разлуки, подобный тьме ночей! Во мраке вижу кудри — и мрак еще черней. Как тьмой не быть объятым, когда свечу желанья Зажечь не в силах сердце от призрака свиданья? Не знает тот, кто не был хоть раз любовью пьян, Вина, что опьяняет сильнее, чем дурман. Во зле повинны люди, в корысти — зла причины. Во всех моих печалях красавицы повинны. Вопить из-за колючки — таков удел людей. Из-за прекрасной розы рыдает соловей. Любовь, как зной пустыни, томит влюбленных жаждой. Отправиться в пустыню отважится не каждый. Я не дерзну губами твоих коснуться ног, Но дай мне в изголовье, как милость, твой порог! Коль я умру, не думай, что я убит тобою. О нет, не ты убийца! Любовь тому виною. Ее хмельные стрелы давно попали в цель. Проходит жизнь Хосрова, но не проходит хмель.

25

С тебя портрет не написать и мастерам Китая, Азера идолы ничто, коль

входишь ты, сияя. Молю тебя, не убивай приверженца ислама. Люблю, но я не еретик — не брахман и не лама. В ночи, как призрак, я бродил. Сосед, прошедший мимо, Сказал: «Видение опять увидел одержимый». Хочу не плакать — не могу. Не знаю, что случилось, И сердце сжалось так в груди, как будто ты явилась. О горе мне! Не залечить в душе кровавой раны. Ты друг и недруг, смесь любви, коварства и обмана. И все же будь рабом, Хосров, не разума, а страсти. Ведь разум тоже подчинен ее всесильной власти.

26

Я луной тебя назвал бы — слух она не услаждает, Я тебя назвал бы розой — перлы слов не рассыпает. Ты не знаешь, нет, не знаешь, что не сплю я до рассвета. Где уж знать, коль ты вкушаешь сладкий сон, забыв поэта. И никто тебе не скажет, как тоска скитальца гложет. Ветерок об этом знает, но сказать, увы, не может. До земли спадают кудри и окутывают плечи, Но уста они лишили словаря любовной речи. О жестокая, волненье — для тебя чужое слово. Ты могла бы научиться волноваться у Хосрова.

27

Знай, разум потерял и как вернуть — не знаю. Бесцельно я брожу, и нет печали края. Коль головы лишусь, не больше в том напасти, Чем с головой уйти, как я, в безумье страсти. Рыдаю, и от слез, что лью помимо воли, На сердце у меня щемящий сгусток боли. С тех пор, как по кудрям тоска в меня вселилась, Тоскою побежден, я сдался им на милость. Когда скрываешь лик, ращу слезами розы, Гляжу на них и вновь сдержать не в силах слезы. Не трогать мне кудрей рукой нетерпеливой, Как трогает зефир, соперник мой счастливый, У сердца-мотылька уже сгорели крылья, Но к твоему огню дороги не открыли. И оттого, что им неведома дорога, Царят в моей душе смятенье и тревога. Едва Хосров твое увидел совершенство, Он черпать перестал в бутонах роз блаженство.

28

Напрасны проклятья и слезные стоны! Что делать, судьба не всегда благосклонна. Я с радостью жертвою стал бы твоею. Что делать, заставить любить не умею. Печальному сердцу лекарство — терпенье. Что делать, коль в сердце терпенья — ни тени? Сношу терпеливо лишь тяжкие муки. Что делать, коль ранен кинжалом разлуки? Тебя не заставит забыть и могила. Что делать, коль ты обо мне позабыла? Раба обласкают — он сдвинет и горы. Что делать, стелюсь я, а слышу укоры. Ты жизни Хосрову дороже, о пери! Что делать, стучусь я в закрытые двери.

29

Я жертвой стал твоих кудрей. О как я изнемог! Я — пленник, я — покорный раб, я — пыль твоих дорог. В оковах локонов твоих, обвивших цепью стан, Брожу безумцем в том краю, в котором ты — тиран. В безумье не твои глаза, а сам я виноват, Когда взмолился я: «Взгляни!» — ты опустила взгляд. О нет, не думай, не кляну безумие любви, Хоть слезы лью из-за него и вымок я в крови. Мне только думы подарил чудесный образ твой. Не стою большего. Я рад и милости такой. И пусть любовь вонзила в грудь печали острие, Не дорог сердцу тот покой, когда не знал ее. Хотел бы встретиться с тобой, но в лучший из миров Уже тоской переселен полуживой Хосров.