Любовная лирика классических поэтов Востока

Рудаки Абульхасан

30

О ты, чьи кудри ловят без промаха в силки, Дай пойманному сердцу лекарство от тоски! В нем деревцо терпенья растил я, но оно Нахлынувшею страстью, как бурей, сметено. Я был благоразумным, явилась ты — и вот Тебя, как подаянья, безумный нищий ждет. Молю, о ветер, кудри любимой причеши, Чтоб волны их в волненье не привели души! Из уст ее услышать хотел бы хоть упрек, Не протянула хлеба тому, кто изнемог. Не знает сладострастный, как сладок вкус любви. Душистый мед пригубить пропойцу не зови! Прорвите сердце, стоны, любви молельный дом! Ведь вам из-за пробоин не удержаться в нем. Навек

дала Хосрову любовь к тебе судьба. Ничем до самой смерти не смыть тавро раба.

31

Влюбленного не станет увещевать мудрец, По повеленью шаха не ждет его конец. Его палач — разлука. Не знаешь — почему? Спроси тоску Якуба по сыну своему. В любви благоразумный куда глупей глупца, А потерявший разум — мудрее мудреца. И пусть благочестивый меня честит при всех, Считать не вздумай, сердце, безумие за грех. О лик, что вызвал смуту и опрокинул мир, Ты, только ты безумцу целебный эликсир! Меня неудержимо влечет к твоим устам. О, не гони! Бессмертье за поцелуй отдам. Но ты предпочитаешь на ложе сна покой. Лишь образ предо мною. Ну что ж, убей тоской! На вечную разлуку Хосров приговорен. Ослушаться владыки, увы, не может он.

32

Я жду тебя, жестоко играющую мной, Томящую, как жажда в невыносимый зной. Терзаюсь от разлуки, брожу, не чуя ног, Не веря, что зарею затеплится восток. Во мраке ночи только луна ко мне добра Да горьким утешеньем красуется Зухра. О ветерок, что шепчет: «Она — мой аромат!», Скажи, ко мне придет ли хотя бы бросить взгляд? А ей скажи, что таю, что не смыкаю глаз, Держу кинжал и саван и только жду приказ. О призрак, что сжигает и душит страстью, — прочь! Уж я стонать не в силах, уж мне рыдать невмочь. Бессонными ночами не призрак я зову. Согбенная тоскою придешь ли наяву? Похитившая сердце, лукавый душегуб, Утратил я надежду отведать сладость губ. Уж нет числа навеки простившимся со мной. Когда ж Хосров догонит ушедших в мир иной?

33

Ты — статуя, ты — идол, чье сердце тверже скал. Нет, сердце не такое создатель Еве дал. Я с амброю сравнил бы твой тонкий запах кос, Но благовонней амбры сердца в силках волос. Твой лик — сиянье шелка, но похищать сердца Не может шелк подобно сиянию лица. Сказал: «Себя увидишь, коль взглянешь на луну». В ответ сказала: «Лучше я в зеркало взгляну». Я жажду сна в могиле. О, как покоен он! Коль рядом нет подруги, подобен аду сон. Винишь, Хосров, красавиц? Виновны не они. В соблазне красотою глаза свои вини!

34

Покой души моей уходит, стенает сердце от любви. Лишь тот понять меня сумеет, кто весь, как я, от мук в крови. Она из лунного сиянья пришла в созвездье Близнецов, А это счастье предвещает, согласно мненью мудрецов. Твердят: «Возлюбленной откройся, и, может быть, придет опять». Тому, кто в сердце, невозможно о муках сердца рассказать. Она, змее подобно, жалит, хоть втайне жаждет быть со мной. Факир змею не заклинает, пока не сделает ручной. Уж я от горестных рыданий промок, хоть выкрути подол, Уж тело стало тонкой нитью, которой жизни груз тяжел, Кто видел сам, как ниспадали вдоль стана локоны Лейли, Постиг, какие до безумья Меджнуна цепи довели. И я, безумец, сердце отдал кудрям возлюбленной во власть. Кудрям, что могут и аскета заставить перед ними пасть. Моих мучений и страданий не пожелаю и врагу. О боль разлуки! Я до встречи дожить, должно быть, не смогу. Ту, что красой подобна пери, увы, напрасно ищет взгляд. Отныне стонам у Хосрова учиться мог бы и Фархад.

35

Опять

в лугах сегодня та, что повергает наземь, Опять взглянувший на нее теряет тотчас разум. И вновь сраженные лежат, не в силах встать из праха, Она же ищет новых жертв, и я дрожу от страха. Хотя бы вспомнила порой, бездомного согрела, Покуда не ушла душа из немощного тела. О ветер! Коль не суждено лобзать любимой ноги, Развей мой прах и, как песком, усыпь ее дороги. Легко смотреть со стороны, а ведь в порезах руки… Взгляни, Юсуф, на Зелиху, мои оценишь муки. О страж недремлющий — луна! Ты землю озираешь. Но как моя проходит ночь, не ведаешь, не знаешь. Я обезумел, но не жду к моей судьбе участья. Хосрову, видно, не дано в любви изведать счастье.

36

Благословляю день, когда явился образ твой! Не будь его, считал бы жизнь холодной и пустой. Стрела любви пронзила грудь. Стенаю, боль страшна. Нет, не любившим не понять, как мучает она. Но сам ответить не могу, как сердце потерял: Не знает, что произошло, сраженный наповал. О пери, твой разящий меч моей душе грозит. Я принимаю на себя удары, точно щит. О дар и неба и земли, вершина красоты, Что оба мира пред тобой? Для глаз милее ты. Томясь в ночи, не знаю я, приходит ли рассвет, Хотя зарею край небес окрашен в алый цвет. Хосров рыдает, но с его слезами не шути! Порою реки горьких слез смывают все с пути.

37

Насквозь пронизан этот мир тоскою и печалью, Как будто радости вовек его не посещали. И сердцу места не найти, скорбим и плачем вместе. О счастье дней, когда оно покоилось на месте! Ты веселишься — над тобой печаль витает тенью, Не помню, чтоб она ушла хотя бы на мгновенье. Счастливым небо — злейший враг, терзающий со страстью. За что ж преследует меня? Ведь я не видел счастья. Решил я: в беспечальный край печаль из сердца вылью, Но оказалось, что печаль повсюду в изобилье. А, впрочем, если б человек и жил как небожитель Не ликовал бы. Ведь Адам — живущих прародитель. Довольны жизнью лишь глупцы. Они богатству рады. Разумный в этом мире нищ, хоть под ногами клады. Хосров, коль в силах, возвеличь духовные твердыни! Все остальное на земле подобно зыбкой глине.

38

О небо, дай на старость лет влюбленному отраду! Я — ринд! За пиршественный стол с подругой юной сяду. И, коль захочет стрелы глаз в меня она направить, Под стрелы буду рад и грудь и душу я подставить. Ей будут золото дарить, а я вручу несмело В подарок ей мою печаль и немощное тело. Прочь, назидатель! Не кори в измене правоверью. Я — ринд! Хочу сегодня пить вино во славу пери. А если сжалится судьба над участью моею, Пригублю чашу юных уст и вновь помолодею. Скачи ж, наездница, ко мне, молю во имя бога, И под копытами Хосров расстелется дорогой.

39

Сердце к ней ушло, оставив то, чего оно желало, И молва на перекрестках, как змея, вонзает жало. Я и сам делюсь печалью и скорблю, не пряча слезы, Ведь моим устам остались лишь несбывшиеся грезы. Как мячом, играла честью, но победу, безусловно, Над соперниками все же одержал я, пусть духовно! Вся цена душе, о роза, твоему равнялась взгляду, И, коль сердца не осталось, оболочки ей не надо. На твоем пути, наверно, вовсе душу потеряет Тот потерянный, чье сердце у тебя в руках сгорает. Что отвыкнет от страданий и без сердца он едва ли Тот, чье сердце так привыкло к безысходности печали. О Хосров, не лучше ль сразу, не испытывая жалость, Кончить все земные счеты, если сердца не осталось?