Любовная лирика классических поэтов Востока

Рудаки Абульхасан

(VII в.)

1—20. Переводы С. Липкина; 21–30. Переводы М. Курганова

1

«Если б ты захотел, то забыл бы ее», — мне сказали. «Ваша правда, но я не хочу, — я ответил в печали. — Да и как мне хотеть, если сердце мучительно бьется, А привязано к ней, как ведерко к веревке колодца, И в груди моей страсть укрепилась так твердо и прочно, Что не знаю, чья власть уничтожить ее правомочна. О, зачем же на сердце мое ты обрушил упреки, — Горе мне от упреков твоих, собеседник жестокий!» Ты спросил: «Кто она? Иль живет она в крае безвестном?». Я ответил: «Заря, чья обитель — на своде небесном». Мне сказали: «Пойми, что влюбиться в зарю — безрассудно». Я

ответил: «Таков мой удел, оттого мне и трудно. Так решила судьба, а судьбе ведь никто не прикажет: Если с кем-нибудь свяжет она, то сама и развяжет».

2

Клянусь Аллахом, я настойчив, — ты мне сказать должна: За что меня ты разлюбила и в чем моя вина? Клянусь Аллахом, я не знаю, любовь к тебе храня, — Как быть с тобою? Почему ты покинула меня? Как быть? Порвать с тобой? Но лучше я умер бы давно! Иль чашу горькую испить мне из рук твоих дано? В безлюдной провести пустыне остаток жалких дней? Всем о любви своей поведать или забыть о ней? Что делать, Лейла, посоветуй: кричать иль ждать наград? Но терпеливого бросают, болтливого — бранят. Пусть будет здесь моя могила, твоя — в другом краю, Но если после смерти вспомнит твоя душа — мою, Желала б на моей могиле моя душа — сова Услышать из далекой дали твоей совы слова, И если б запретил я плакать моим глазам сейчас, То все же слез поток кровавый струился бы из глаз.

3

Одичавший, позабытый, не скитаюсь по чужбине, Но с возлюбленною Лейлой разлучился я отныне. Ту любовь, что в сердце прячу, сразу выдаст вздох мой грустный Иль слеза, с которой вряд ли знахарь справится искусный. О мой дом, к тебе дорога мне, страдальцу, незнакома, А ведь это грех ужасный — бегство из родного дома! Мне запретны встречи с Лейлой, но, тревогою объятый, К ней иду: следит за мною неусыпный соглядатай. Мир шатру, в который больше не вступлю, — чужак, прохожий, — Хоть нашел бы в том жилище ту, что мне всего дороже!

4

О, сколько раз мне говорили: «Забудь ее, ступай к другой!», Но я внимаю злоязычным и с удивленьем и с тоской. Я отвечаю им, — а слезы текут все жарче, все сильней, И сердце в те края стремится, где дом возлюбленной моей, — «Пусть даст, чтоб полюбить другую, другое сердце мне творец. Но может ли у человека забиться несколько сердец?» О Лейла, будь щедра и встречей мою судьбу ты обнови, Ведь я скорблю в тенетах страсти, ведь я томлюсь в тюрьме любви! Ты, может быть, пригубишь чашу, хоть замутилась в ней любовь? Со мной, хоть приношу я горе, ты свидишься, быть может, вновь? Быть может, свидевшись со мною, почувствуешь ты, какова Любовь, что и в силках не гаснет, что и разбитая — жива? Быть может, в сердце ты заглянешь, что — как песок в степи сухой — Все сожжено неистребимой, испепеляющей тоской.

5

Слушать северный ветер — желание друга, Для себя же избрал я дыхание юга. Надоели хулители мне… Неужели Рассудительных нет среди них, в самом деле! Мне кричат: «Образумь свое сердце больное!» Отвечаю: «Где сердце найду я другое?» Лишь веселые птицы запели на зорьке, Страсть меня позвала в путь нелегкий и горький. Счастья хочется всем, как бы ни было хрупко. Внемлет голубь, как издали стонет голубка. Я спросил у нее: «Отчего твои муки? Друг обидел тебя иль страдаешь в разлуке?» Мне сказала голубка: «Тяжка моя участь, Разлюбил меня друг, оттого я и мучусь». Та голубка на Лейлу похожа отчасти, Но кто Лейлу увидит, — погибнет от страсти. От любви безответной лишился я света, — А когда-то звала, ожидая ответа. Был я стойким — и вот я в плену у газели, Но газель оказалась далеко отселе. Ты

пойми: лишь она исцелит от недуга, Но помочь мне как лекарь не хочет подруга.

6

В груди моей сердце чужое стучит, Подругу зовет, но подруга молчит. Его истерзали сомненье и страсть, — Откуда такая беда и напасть? С тех пор как я Лейлу увидел, — в беде, В беде мое сердце всегда и везде! У всех ли сердца таковы? О творец, Тогда пусть останется мир без сердец!

7

Бранить меня ты можешь, Лейла, мои дела, мои слова, — И на здоровье! Но поверь мне: ты не права, ты не права! Не потому, что ненавижу, бегу от твоего огня, — Я просто понял, что не любишь и не любила ты меня. К тому же и от самых добрых, когда иду в пыли степной, — «Смотрите, вот ее любовник!» — я слышу за своей спиной. Я радовался каждой встрече, и встретиться мечтал я вновь. Тебя порочащие речи усилили мою любовь. Советовали мне: «Покайся!». Но мне какая в том нужда? В своей любви — клянусь я жизнью — я не раскаюсь никогда!

8

Я страстью пламенной к ее шатру гоним, На пламя жалобу пишу песком степным. Соленый, теплый дождь из глаз моих течет, А сердце хмурится, как в тучах небосвод. Долинам жалуюсь я на любовь свою, Чье пламя и дождем из глаз я не залью. Возлюбленной черты рисую на песке, Как будто может внять земля моей тоске, Как будто внемлет мне любимая сама, Но собеседница-земля — нема, нема! Никто не слушает, никто меня не ждет, Никто не упрекнет за поздний мой приход, И я иду назад печальною стезей, А спутницы мои — слеза с другой слезой. Я знаю, что любовь — безумие мое, Что станет бытие угрюмее мое.

9

Ночной пастух, что будет со мною утром рано? Что принесет мне солнце, горящее багряно? Что будет с той, чью прелесть во всем я обнаружу? Ее оставят дома или отправят к мужу? Что будет со звездою, внезапно удаленной, Которая не гаснет в моей душе влюбленной? В ту ночь, когда услышал в случайном разговоре, Что Лейлу на чужбину должны отправить вскоре, Мое забилось сердце, как птица, что в бессилье Дрожит в тенетах, бьется, свои запутав крылья, А у нее в долине птенцов осталось двое, К гнезду все ближе, ближе дыханье ветровое! Шум ветра утешенье семье доставил птичьей. Сказали: «Наконец-то вернулась мать с добычей!». Но мать в тенетах бьется, всю ночь крича от боли, Не обретет и утром она желанной воли. Ночной пастух, останься в степи, а я, гонимый Тоскою и любовью, отправлюсь за любимой.

10

Кто меня ради Лейлы позвал, — я тому говорю, Притворясь терпеливым: «Иль завтра увижу зарю? Иль ко мне возвратится дыхание жизни опять? Иль не знал ты, как щедро умел я себя расточать?» Пусть гремящее облако влагу приносит шатру В час, когда засыпает любимая, и поутру. Далека ли, близка ли, — всегда она мне дорога: Я влюбленный, плененный, покорный и верный слуга. Нет мне счастья вблизи от нее, нет покоя вдали, Эти долгие ночи бессонницу мне принесли. Наблюдая за мной, злоязычные мне говорят, — Я всегда на себе осуждающий чувствую взгляд: «Разлученный с одной, утешается каждый с другой, Только ты без любимой утратил и ум и покой». Ах, оставьте меня под господством жестокой любви, Пусть и сам я сгорю, и недуг мой, и вздохи мои! Я почти не дышу — как же мне свою боль побороть? Понемногу мой дух покидает бессильную плоть.