Любовница №2358
Шрифт:
Фирел пристально смотрел на меня, елозил таким холодным взглядом, что захотелось поежиться, накинуть горжетку. Поджимал тонкие губы.
— Что у вас на шее, Мелисса?
Я вздрогнула и невольно прикрыла отцовский кулон ладонью. Я совсем забыла о нем.
— Старая безделица, подарок отца. Она дорога мне. И к платью подходит.
Пол скривился, хлебнул виски:
— Снимите немедленно. Вы не должны носить такие дешевые вещи.
Я с трудом расстегнула застежку дрожащими пальцами, кулон и цепочка скользнули в кулак, который я крепко сжала. В его словах было столько пренебрежения, что хотелось плакать от обиды. Я должна принимать и терпеть, потому что подобные слова — лишь уточнение его вкусов. Я не имею права обижаться.
— Наверное, мне стоит извиниться. Подобное не повторится, Пол.
— Это лишнее. Просто учтите это впредь. — Он протянул руку ладонью вверх: — Отдайте это мне.
Я покачала головой:
— Простите, но это личная вещь.
— Я сохраню вашу личную вещь в своем сейфе. Чтобы уберечь вас от соблазна вновь продемонстрировать мне эту роскошь. Дурной вкус — это порок.
Я какое-то время молча смотрела на кулон и вложила его в руку Фирела, нарочно касаясь ладони:
— Как скажете, Пол. Только пообещайте вернуть. Эта вещь очень дорога мне.
Он не заметил касаний. Либо сделал вид. Хотелось просто врезать ему по гладковыбритой щеке. За снобизм. За пренебрежение. За мои сомнения. Но он, наконец, выказал хоть что-то кроме равнодушия. Мне стоило радоваться.
— Вы покажете мне все, что у вас есть, и станете надевать только то, что я одобрю.
Я улыбнулась и кивнула, хоть внутри все кипело, как в жерле вулкана. Многократно твердила себе, что это его право. Торговаться сейчас — глупо. Я не должна его раздражать. Фирел убрал кулон в карман и, как ни в чем не бывало, вернулся к виски. Он вправе выбирать мою прическу, цвет волос, худеть мне или толстеть. Маникюр, загар… черт знает что еще. Вплоть до того, сколько растительности оставлять в стратегически важном месте. Стоит радоваться хотя бы тому, что он позволил мне остаться блондинкой и не велел отрезать волосы. По крайней мере, пока.
Я допивала уже третий бокал шампанского и старательно делала вид, что всем довольна. Реальность ощутимо подернулась хмелем, и от этого стало легче. Фирелу принесли стейк, мне — легкий салат с морепродуктами. Мы натянуто говорили о сущей ерунде, и это напряжение совсем не придавало оптимизма. Пол был отстранен и, казалось, совсем не намеревался сокращать дистанцию. Будто я ужинала с каким-нибудь скучным двоюродным дядюшкой. Негодование по поводу дурновкусия — апогей его эмоциональной шкалы. Или это профдеформация? «Изнанка» дипломата? Или расчетливо ждал шагов от меня? Через две недели плановый визит в клинику для коррекцией контрацептивов. И тогда о том, что между мной и советником Фирелом не было ровным счетом ничего, станет известно в Центре. И если миссис Клаверти — легенда Центра, то я стану его самым позорным провалом. Промахнуться с таким мужчиной…
Я, замирая, коснулась его пальцев и почувствовала, как он напрягся. Но руку не убрал. И глаз не отвел. Мы ничего не обсуждали: что я могу, что нет. Какой он хочет меня видеть. Все стандартные пункты, которые останутся только между нами. Кейт считает, что я должна брать ситуацию в свои руки. Видимо, она права. Но, совсем не этого я ожидала. Теперь я чувствовала себя просящей, навязывающейся. Одной из тех подвыпивших женщин, которые цепляются к мужикам по кабакам. Я не навязывалась — он сам выбрал меня. Выбрал, чтобы пренебрегать. Я твердила себе это, но все равно никак не могла отделаться от отвратительного чувства. Проще оставить все, как есть. Но, если он откажется от меня, я не прощу себе трусость. Я должна хоть что-то сделать, потому что не знаю, с чем столкнусь, если лишусь всего. И потом, неужели он привел меня в ресторан, чтобы смотреть, как я ем? Мне нужна хоть какая-то определенность.
Я хлебнула шампанское, прислушиваясь к приятной легкой мелодии, наполняющей зал. Посмотрела на Фирела:
— Вы танцуете, Пол?
Кажется, он удивился, даже насупился:
— Весьма скверно.
Я улыбнулась, стараясь быть очаровательной, вновь коснулась его руки:
— Я
Кажется, я поставила его в неловкое положение. Но он в своем праве отказать, если подобное действие его не устраивает. Это не обида — это уточнение условий. В следующий раз я буду знать, что не следует приглашать его танцевать. Точно так же, как надевать дешевку.
К моему удивлению, Пол все же поднялся из-за стола, подошел, предложил руку. Я приняла, и мы отошли на несколько шагов. Он положил широкие ладони мне на талию, я обвила руками его шею. Мы мерно покачивались в такт неспешной музыке и молчали. Как подростки на танцевальном вечере. Глупо и неестественно. Он не прижимал меня к себе, ткань на груди едва-едва касалась его безупречного пиджака. Смотрел куда-то в сторону, будто все происходящее было лишь дипломатической формальностью. Серой и хрустящей, как его идеальная рубашка. Я шагнула ближе, прижалась. Шампанское придало смелости — никогда столько не пила. Будь что будет — я не должна так оставлять. Нам обоим понятно, для чего я здесь. С ним. Кейт ожидала, что он растерзает меня в первый же вечер. Да все этого ждали.
Пол на мгновение замер, но тут же продолжил незамысловатое движение, будто ничего не произошло. Я легко погладила сзади его шею, нырнула пальцами в волосы. Мне до одури нравился его одеколон. Горький, древесный. Холодный, как и он сам. Этот аромат нарисовал в моем воображении покрытое инеем промерзшее дерево. Мы двигались в такт музыке, я нежно перебирала пальцами, замечая, как участилось его дыхание. Мои касания не оставляли его равнодушным, и это было добрым знаком. Его ладони стали тяжелее, теперь я чувствовала, что он прижимает меня к себе. Я осмелела, рука нырнула за воротник рубашки. Его взгляд изменился, подернулся поволокой. Пол коснулся щекой моих волос.
Моя смелость либо все погубит, либо исправит.
Я мягко отстранилась, взяла его за руку:
— Идемте со мной.
Я направилась в сторону уборной, чувствуя, что у меня подгибаются колени. Я не знала, насколько далеко хочу зайти, как он все это воспримет. Понимала лишь одно — мы должны оказаться наедине. Мне это необходимо. Мы вошли в богато отделанное помещение, похожее скорее на музей, чем на сортир, автоматическая дверь щелкнула за спиной — нас никто не потревожит. Я заглянула в лицо Фирела и привстала на цыпочки:
— Поцелуйте меня, Пол.
7
Фирел пристально смотрел мне в лицо, молчал и не двигался. Я потянулась, мягко коснулась губами его сомкнутых губ. Сердце колотилось, как пойманная птица. Одно неверное движение — и я проиграла. Впрочем, может, я уже проиграла, и все, что я сделаю дальше, только приблизит меня к неизбежному краху. Пол просто стоял, как истукан. Не отвечал, но и не отстранялся. В учебных симуляторах больше желания и страсти, чем в нем. Если так, зачем он вообще кого-то выбирал? Теперь сказки Кейт казались полнейшим бредом. Я провела языком по его губам, на удивление податливым, с легкостью скользнула по ровным гладким зубам. Едва уловимый запах виски смешивался с древесно-морозным ароматом его одеколона. Фирел не сжал челюсть, не сделал ничего, чтобы мне помешать, будто с насмешкой ждал, желая посмотреть, на что еще я решусь. Я запустила руки под пиджак, поглаживая спину через хлопок рубашки, язык щекотал его нёбо. Я едва держалась на носах туфель, дотягиваясь, цеплялась за него, как за единственную опору. Фирел лишь шумно дышал. Не делал попытки ответить на поцелуй, обнять меня. Он не делал ничего. Чертова статуя. Даже выражение его напряженного и одновременно отрешенного лица мне не удалось прочитать. Он будто все время в чем-то сомневался. Нам преподавали основы физиогномики, психологию… но сейчас я чувствовала себя так, будто все шесть лет меня учили красиво пить чай и играть в пинг-понг. Все летело к чертям. Либо я такая бездарная ученица. Все самые глупые поступки совершаются либо по пьяни, либо в нервном потрясении… Два в одном.