Любовница №2358

Семенова Лика

Я поторопилась. Если бы я так не боялась лишиться этого назначения, вела бы себя иначе. Умнее, расчетливее, спокойнее. Так, как и следует. Мне было бы плевать. Миссис Грэп постоянно повторяла, что мы не должны вмешивать чувства. Чувства заставляют делать глупости. Мои чувства были иными: страх, неопределенность, но и они заставляли колотиться сердце, горячили разум. Заставляли делать ошибки. Я вцепилась в Фирела, как в спасительный буек. Его положение гарантировало мне определенную безопасность. Я твердила это себе, как заклинание. Но, может я ошибалась во всем… И да, он мне нравился — не стану отрицать. Даже больше, чем нужно.

Глупый проигрыш… Отвратительный день.

Я опустила руки,

отстранилась. Просто смотрела в помутневшие графитные глаза, не понимая, что теперь делать. Возможно, мне нужно уйти, избавить его от каких бы то ни было объяснений. Я не должна обременять его истериками.

Мы оба молчали. Пол поджал влажные губы и смотрел не мигая. Я уже не пыталась прочесть его лицо — теперь это было ни к чему. Долгие и долгие секунды. Я холодела под его взглядом, покрывалась инеем. Сейчас он скажет, что расторгает договор. И все будет кончено. Я опустила голову, шагнула назад, но, в то же мгновение Фирел прижал меня к стене, удерживая за запястья. У меня перехватило дыхание, подкосились ноги. Он склонился, требовательно впился в мои губы. С яростным напором, сминая, вторгаясь в мой рот. Я отвечала с той же яростью, сначала опешив, потом ликуя — он живой. И он хочет меня. О, это не подделать, не сыграть. Он спустился на шею, слегка прикусывая кожу, наконец, освободил мои руки, и я зарылась в его жесткие прямые волосы, прижимала к себе.

Пусть здесь, пусть так — на это уже плевать, не это главное. Все глупые страхи физической близости отправились к черту. Он все же хочет меня. Я млела от его прикосновений, в животе завязался тугой узел. Его горячая рука легла на бедро, задирая платье. Он жадно оглаживал, сминал, проникая под кружево белья. Я целовала так, что заболели губы. Жадно, отчаянно, будто перед смертью. Какое-то время в тишине раздавалось лишь наше шумное дыхание и шорох материи. Я скользнула рукой к его ремню, намереваясь расстегнуть, но Фирел внезапно отстранился, до боли сжал мое запястье и отвел руку. Какое-то время он молча смотрел на меня, словно обвинял, затем одернул пиджак и вышел, ничего не говоря. Лишь хлопнула дверь, будто отрезвив.

Я осталась одна в полном недоумении. Разгоряченная, с бешенным сердцем. Что это было? Слезы подступили внезапно, обильно. Я съехала по стене, обняла колени и рыдала так отчаянно, как не рыдала последние несколько лет. Вновь все катилось к чертям. Я все испортила. Я, наконец, поднялась, подошла к раковине и посмотрела на себя в зеркало: глаза покраснели, тушь размазалась. Я набрала воды в ладонь и плеснула на стекло, в свое отражение:

— Дура. Какая же ты дура!

Я оторвала салфетку, поправила макияж. Губы еще хранили следы страстных поцелуев. Розовые, припухшие. Фирел съел всю помаду. Что я сделала не так? Если бы я знала…

Наконец, я вернулась за пустой стол, накинула горжетку. Не согреться — спрятаться. Сама плеснула в бокал остатки шампанского и залпом допила, таращась в окно на уже знакомую девицу с коктейлем. Похоже, ее компания становится закономерностью. Я снова оказалась брошенной. И если в прошлый раз виновником оказался проклятый тахилец, то сейчас — только я сама.

Я не гожусь для этой работы — всегда знала. И в Центре знали. Низшие баллы по пункту лояльности. Так и не научилась отрекаться от собственного «Я», отделять себя от обязанностей. Но они сочли меня достаточно красивой, чтобы простить такие огрехи. Красота важна. Может, Фирел хочет видеть рядом лишь красивую куклу с хорошими манерами, которая будет его сопровождать? Разве сложно об этом сказать? Унылые приемы, протокольные встречи, компания в одном и том же ресторане, чтобы не слишком скучно было жевать неизменный консервативный стейк из браккской телятины? Но эта версия вдребезги разбивалась о его поцелуи.

Или мне так казалось? Я провоцировала его — он отреагировал так, как счел нужным. И то, что каких-то полчаса назад казалось настоящим и неподдельным, теперь представлялось совсем иным.

Дура. Настоящая дура. Плюнуть, пустить на самотек, и будь что будет. Если бы только знать, что мне больше ничего не угрожает. Прошло шесть лет — кому нужна глупая девчонка? Я переоценила свою значимость. Во всем. Дождаться отказа Фирела, подать в отставку — и дело с концом. Устроиться официанткой в вонючую забегаловку, забыть про макияж, каблуки, про то, что кому-то что-то должна. Но одна крошечная незначительная дрянь не давала покоя — он пренебрегал мною, как женщиной. И это обижало до слез. Задевало внутри нечто такое, что вынуждало выпрямиться и принимать этот глупый вызов. Я отчаянно хотела, чтобы он дрогнул. Чтобы пожалел.

8

Я сидела на заднем сидении эркара, глазела через окно в ночную темноту, расцвеченную вывесками, рекламой и фонарями. Я очень давно не видела ночного Каварина. Почти забыла, что он никогда не спит и никогда не замолкает. Вот так бы кататься до утра. Просто любоваться огнями, слушать шум и ни о чем не думать. Но еще больше хотелось съежиться на кровати, закутаться в одеяло и реветь. Некого стыдиться, не перед кем «держать лицо». Я почти забыла, что такое быть самой собой. Привыкла к круглосуточной слежке даже в собственной комнате в Центре — мы должны быть идеальными. Даже в одиночестве. Но в служебной квартире не было камер — я это точно знала. Туда мог прийти партнер, а это уже недопустимое вторжение в личную жизнь. Его жизнь — не мою.

Показался отель «Факхир», сверкающий, как алмаз. Теперь он вызывал не самые приятные ассоциации — я предпочла бы забыть все то, что там произошло, как страшный сон. Эркар свернул, облетая квартал, и спустился на наземную парковку перед домом. Я квартировала на восьмом этаже — заходить с земли было значительно удобнее, чтобы не спускаться в лифте сорок два пролета. Я рассчиталась с пилотом и поднялась в подъезд. Шпильки назойливо стучали по полированному мрамору холла, казалось, о моем возвращении теперь знал весь дом.

— Мисс Абьяри!

Консьержка привстала в своем «аквариуме» и верещала, что-то держа в руках. Я чертыхнулась и подошла. За две недели, что я здесь квартирую, консьержка миссис Гросвел возложила на себя обязанности моей лучшей подруги. Улыбалась, подхалимничала, бесконечно любезничала. Даже угощала печеньем. Вкусным, надо сказать. А мне просто хотелось заклеить ей рот, чтобы не слышать этого воодушевленного писка. Такие голоса у портовых регистраторш, у торговок фасованным хламом у дверей кабаков в Шестом квартале. Высокие, визгливые, проникающие под кожу, как ультразвук, и почему-то совершенно одинаковые. Будто их выбирали исключительно по голосу. Так же вопила квартирная соседка в Муравейнике, когда отчитывала своего великовозрастного сынка. Не скупилась на слова, даже поколачивала. И все нюансы этой словесной роскоши просачивались через тонкую стену там, где стояла моя кровать. Именно благодаря этой бабище я при случае могла ввернуть крепкое словцо. Ей и Дарке. Отец никогда так не выражался. Никогда.

Миссис Гросвел покинула рабочее место и выскочила в холл, сжимая пухлыми пальцами простую плексокартонную коробку. Небольшую, безликую.

— Мисс Абьяри, для вас доставка, — она широко улыбалась искусственными зубами, трясла головой, и невесомые голубоватые кудри колыхались, придавая ей сходство с облетающим одуванчиком.

Я взяла серую коробку, прикинула вес — что-то достаточно тяжелое.

— Кто это принес?

— Курьер, мисс.

— Я не ждала курьера. И ничего не заказывала. Вы, наверное, ошиблись, миссис Гросвел.