Любовница Иуды
Шрифт:
– За чистоту сердца не ручаюсь: оно не моё. А так я – Иуда, сын Симона из поселка Кериоф-Йарим, служил у Христа, можно сказать, как у бога за пазухой, а потом взял да и повесился. Теперь вот, нахожусь в последней командировке. Через сорок дней, если небесная инструкция не изменится, погибну вместе с вами. И уж это навсегда. Вот и всё… – Иуда попытался улыбнуться распухшими губами.
– Значит, у вас такое же задание, как у Ионы, сына Амафиина, который пытался скрыться от Бога в китовой пасти? – Следователь выдавил из себя механическую улыбку.
– Почти.
– Не хотите своих выдавать?
– Своими я ещё не обзавелся.
– Получается, вы вроде небесного зомби? Запрограммированный свыше? Или ниже? Например, в Центре? – Огонек зажженной спички разбросал по стеклышкам очков вертлявых чертиков. Следователь приятельски подмигнул, чтобы не рассмеяться. – Перед свиданием с вами мне пришлось ещё раз заглянуть в Библию.
– Я понимаю так, что на меня уже поступил донос в ваш Синедрион?
– Ночью мне звонил домой некий юноша. У нас это в порядке вещей. Не донос, а гражданская бдительность. Вам ли этого не знать? – Джигурда сделал насыщенную паузу и буквально впился в Иуду взглядом. – Имя Вениамина Кувшинникова ни о чём вам не говорит?
– Нет. Но меня уже принимали за этого человека. Неужели между нами такое сходство? Взглянуть на него можно?
– Разумеется! – Следователь, ловко, будто фокусник из рукава, извлек откуда-то глянцевую фотографию: Иуда сразу узнал своё нынешнее лицо, которое видел в зеркале у Марсальской. Два лица были похожи, как две капли воды. Только выражение глаз на фотографии было иное, более мягкое и обволакивающее.
– А кто он такой? И какое мне до него дело?
– Самое прямое, – Джигурда снял очки и энергично протер глазные впадины костлявыми кулаками. Взгляд стал беспомощным. – Кувшинников был надзирателем областной сектантской организации «Свидетели Иеговы». Несколько дней назад его убили. Ножом под левую лопатку. Нож преступник почему-то оставил в теле. На его рукоятке были вырезаны три шестерки. Есть такой знак и на лезвии. Надеюсь, вы в курсе, что он означает?
– С чего вы взяли? Я не очень силен в математике, хотя и был казначеем, – проворчал Иуда и сгорбился от неприятной догадки.
– Ах, да! Совсем забыл, что, будучи к тому времени в преисподней, вы не могли читать Апокалипсис или Откровение святого Иоанна… Следователь многозначительно ухмыльнулся, выпуская из тонких ноздрей лиловые клубы дыма.
– Это, какого Иоанна? Брата Иакова, сына Зеведея, богатого лодочника и проныру? – вскинулся Иуда, пропустив подначку мимо ушей.
– Вы хорошо подготовились, – осклабился Джигурда, аккуратно стряхивая пепел в металлическую пепельницу в форме обыкновенного кукиша, причем сейчас большой палец был направлен в сторону Иуды.
– Неужели этот говорун и выскочка стал святым? Откровение свое сочинил? С ума сойти… Ну и как, интересно? – В голосе Иуды прорвалась давняя, заржавевшая от времени, ревность, некогда переходившая и в ненависть.
– Впечатляет. Между прочим, там есть и такая мысль: знаю, мол, твои дела, ты носишь имя, будто ты жив, но
– Где я был? – Иуда посмотрел на Джигурду с растерянной улыбкой? – В невесомости болтался. Где же ещё? Во всяком случае, меня в этом теле еще не было.
– Допустим. Тогда откуда у вас этот нож? Мы нашли его при обыске.
Следователь вытащил из ящика стола уже знакомую черную рукоятку, изображающую змея с раздвоенным хвостом, – когда нажал на невидимую кнопку, из раскрытого зева костяного гада выхлестнулось стальное жало. Возле неглубокой канавки на лезвии темнело тавро из трёх шестёрок, выжженных, по всей видимости, каким-то раскаленным острым предметом. Ночью Иуда тавра не заметил. Очевидно, этот нож, который он отнял у хозяйки особняка, так ему понравился, что он машинально (или по старой привычке?) сунул его в карман плаща. А, может, Марсальская подбросила? Но зачем? Кажется, пошли дурацкие фокусы более высокого порядка – теперь они посыплются, как из рога изобилия.
Он честно рассказал про все обстоятельства, связанные с ножом, и спросил:
– Что же всё-таки эти шестерки означают?
– Число зверя, который выходит из земли с двумя рогами, обольщает живущих и убивает всякого, кто не поклоняется его образу. Каково? – Джигурда подслеповато прищурился.
– Узнаю стиль сына Грома. Его бы воля, он всех ненужных людей, вроде меня, давно спалил. И населил землю новыми. Долго возиться он никогда не любил, ему всё сразу подавай. Егошуа часто укорял его за детские фантазии. Но журил как-то ласково…
– Кто этот Егошуа? Судя по всему, Иисус Христос? – Следователь замер с выжидательной полуусмешкой, которая скорее выдавала глубокую растерянность, чем свидетельствовала о неверии или об издевке.
– Он самый. Наш древний язык весьма сложный. Правильней, конечно, произносить: Иешуа, или Иегошуа. А я вот так привык. Мы ведь почти не называли его по имени: – то равви, то раввуни, учитель, одним словом. Я вижу, вы всё ещё не верите…
– Работа такая, – неопределенно вздохнул следователь, хрустя желтоватыми пальцами, и подсунул Иуде ещё одну фотографию.
– А с этим человеком вы не знакомы?
– Но ведь вы уже спрашивали о нём! – удивился Иуда.
– Это Яков, младший брат Вениамина Кувшинникова. Пропал без вести. Недавно мы нашли в лесу обезображенный труп. При нем был паспорт на имя этого Якова. Думаю, грубая инсценировка. Видно, надоело, что все его считают живым. Захотелось побыть мертвым. Но, согласитесь, на вас он тоже поразительно похож. – Следователь медленно поднял ничего не выражавший взгляд.
– Мало ли… На меня половина человечества похожа. Только все стесняются признаться в этом, – усмехнулся Иуда и ещё раз внимательно посмотрел на фотографию. – Сдается мне, что где-то я его видел. Но где?