Любовница короля
Шрифт:
— А если девочка?
— Назовем ее Жюли.
Они замолчали, и Жюли погрузилась в раздумья. Каким замечательным отцом мог бы быть Эдуард! И сколько еще времени пройдет, прежде чем она сможет сообщить ему такую же прекрасную новость? Женщина вдруг поняла, что рассуждает вслух.
— А скажи, Эдуард, разве не чудесно создать такую же семью, как де Салабери?
Его реакция поразила Жюли. Сначала зловещее молчание, словно он потерял дар речи, потом резкий, жесткий ответ:
— Нет, Жюли, никогда. Никаких детей.
Теперь настала очередь Жюли прийти в замешательство.
— Но… Эдуард… Ты, конечно, не считаешь… не имеешь в виду… А что, если бы у нас уже родился ребенок?..
— Нам пришлось бы расстаться с ним… отдать кому-то на воспитание…
Жюли схватилась за поводья, которые держал возлюбленный, и резко дернула. Так, что лошади замедлили шаг и остановились.
Жюли и Эдуард посмотрели друг другу в глаза. Он — холодно и сурово, она — раскрасневшись от гнева.
— Но почему? Ведь другие принцы не отказываются от своих родных детей!
— Не отказываются? А ты когда-нибудь слышала, чтобы мой брат принц Уэльский и миссис Фитцхерберт исполняли роль счастливых родителей?
— Но разве она… Разве у них есть ребенок?
— Кто знает? Георг говорил, что у них с Марией полное взаимопонимание. Так что ребенок… благоразумно укрытый от…
— Ты хочешь сказать, что и сам поступил бы так же?
— Да. Потому что я не смог бы вынести позора, когда толпа обсуждала бы мое внебрачное отцовство, отпуская остроты и злые шуточки у меня за спиной…
— Но… ведь ты так обожаешь детей! Вспомни, как ты восхищался ребятишками де Салабери…
— Им посчастливилось родиться законными…
— Да как ты… вы смеете! Вы оскорбляете меня, сэр!
— Жюли, перестань!.. Ну зачем мы сейчас говорим все это? Ведь до детей пока дело не дошло.
Жюли промолчала, и остаток пути они проехали молча. А на ночь она заперла дверь в свою комнату — даже не столько для того, чтобы не впустить его, сколько для того, чтобы дать волю слезам.
Несколько дней они почти не разговаривали. Но приближалось новогоднее торжество, и Жюли поняла, что не может подвести Эдуарда, а поэтому должна быть на празднике идеальной хозяйкой — счастливой, улыбающейся, гостеприимной. В канун Нового года в час послеобеденного отдыха она принесла в комнату новое платье, работу над которым только что закончила:
— Вам нравится, сэр?
Вместо ответа, он вскочил и порывисто заключил любимую в объятия. Голос его дрожал от волнения:
— Жюли… Жюли… Я думал, что потерял тебя навсегда. — Эдуард нежно целовал ее и не сразу внял вопросу. Наконец он оторвался от женщины и посмотрел на платье. — Оно прекрасно. Но моя Жюли прекрасней!..
Теперь, когда страсти наконец улеглись, Жюли пыталась мысленно убедить себя, что, если бы у них родился ребенок, все, наверное, обошлось. И все же она решила поделиться с Катрин и рассказать ей о том, что произошло у них с Эдуардом.
Мадам де Салабери была потрясена:
— C'est impossible [6] . Ведь он обожает детей… и тебя боготворит…
— Может быть. Но внебрачных не хочет… — Жюли осеклась на полуслове,
6
Это невозможно ( фр.).
Катрин ласково обняла ее за плечи.
— Если бы ты, Жюли, ждала ребенка, Эдуард хотел бы его не меньше твоего…
— Я тоже все время убеждаю себя в этом. Но уверенности у меня нет. Положение Эдуарда мешает ему, оно стало для него камнем преткновения… О, как я завидую тебе, моя дорогая Мышка!.. Как завидую, что в июне ты дашь жизнь еще одной малютке!..
Идеальным воплощением их мечты о загородном доме стал Монморанси-Хаус, расположенный в шести милях от Квебека огромный деревянный дом с прилегающими к нему обширными землями и шумным водопадом, ниспадающим в реку Святого Лаврентия. Теперь, когда они с де Салабери стали соседями, не проходило дня, чтобы друзья не встречались. Эдуард заезжал к ним по дороге на службу и обратно, да и Жюли, всякий раз отправляясь в Квебек, не представляла, как можно не заскочить к своей дорогой Мышке, с которой они стали лучшими подругами.
Когда наконец пришла новость, что у Мышки родился мальчик, Жюли обрадовалась так, словно это у нее родился ребенок, и немедленно отправила подруге письмо с поздравлениями:
«Ура! Ура! Ура! Тысячекратный залп орудий в честь очаровательной Мышки и ее крохотного малыша! По правде говоря, от радости и волнения я с трудом удерживаю в руке перо. Еще один мальчик! Как бы я хотела оказаться могущественной феей, чтобы щедро одарить малыша в день его появления на свет. Но, даже зная, что мы не в сказке, я чувствую, что малютка родился под счастливой звездой. Поцелуй его за меня, моя дорогая подруга, и передай ему предсказание крестной. Нет! Что же это я?.. Я буду только счастлива приехать сама в Бопорт сегодня около семи. И завтра, и в другие дни. А пока приберегу этот самый счастливый момент в моей жизни, с тем чтобы лично поздравить мадам де Салабери с радостным событием. Зато сейчас я искренне поздравляю всех Ваших домочадцев, независимо от их возраста и пола».
Так, будучи лишенной радости собственного материнства, она решила стать самой лучшей в мире крестной.
Приготовления к крестинам начались с одной весьма деликатной проблемы. Эдуард был протестантом и, с точки зрения католической церкви, еретиком, а стало быть, не подходил на роль крестного отца. Впрочем, благодаря его настойчивости, эти трудности были преодолены (во всяком случае, кто надо закрыл глаза на упомянутое обстоятельство), и мальчика назвали Эдуардом, а сама церемония прошла пышно и торжественно, с участием роты королевских стрелков.