Любовница отца. Исступление
Шрифт:
– До свидания, – эхом отзываюсь я, глядя в спину удаляющемуся мужчине.
Он идет в сторону парковки, прижимая телефон к уху. И пока его фигура не скрывается за поворотом, я все еще задумчиво смотрю ему вслед.
А потом будто трезвею. Кто он вообще такой? Почему готов помогать? Отец все свободное время проводит…
«Проводил», – поправляю себя мысленно.
Папы больше нет. Больше никто не улыбнется мне с такой любовью, не прижмет к крепкой груди, на которой чувствуешь себя защищенной, не подарит букет за
«Не плакать, Диана. Не плакать», – повторяю себе.
Я должна быть сильной. Я нужна маме и Иришке.
Поднимаюсь со скамейки и возвращаюсь в больницу. Но уже не через приемное отделение, а с противоположной стороны. Не хватало, чтобы меня снова караулили журналисты.
Кстати, я так и не поняла… Этот мужчина, который назвался другом отца, настолько известен, что за ним всюду следуют с фотоаппаратами?
Я была настолько растеряна и подавлена, что его лицо осталось в памяти смазанным. Но почему-то очень знакомым…
Пока иду по больничным коридорам, спрашивая дорогу до приемного отделения у пробегающего медперсонала, пытаюсь понять, откуда я знаю мужчину, оставившего мне визитку.
И вдруг, когда я останавливаюсь у одного из стендов, вспоминаю картинку из новостей.
«Константин Ильич, – спрашивала тогда корреспондент местного канала, – вы выделили спонсорскую помощь на ремонт первой городской больницы»
Точно! Это был определенно тот мужчина. И он был знаком с моим отцом? Слабо верится. Но зачем ему лгать? И тем более предлагать помощь не только на словах, но и деньгами?
Не важно! Не стоит сейчас об этом думать. Лучше отправиться к Иришке и ждать новостей о маме. Не знаю, как с правилами посещения, но я готова сидеть в приемном на неудобном стуле, лишь бы ничего не пропустить.
Я открываю дверь палаты, где была сестренка, и тут же оседаю на пол. Кровать пуста, даже постельное белье убрано.
– Эй, деточка, – кто-то трясет меня за плечо, но я только мотаю головой.
– Де-девока, – пытаюсь сказать сквозь истерику.
Боже, ну не надо так со мной! Я же не выдержу.
– Эй, тихо, – все тот же женский голос.
Я не вижу лица, но перед взглядом мелькает бейджик с надписью «медицинская сестра».
– Девочка в порядке, поэтому ее и перевели в детское отделение. Немного там полежит под присмотром, а потом поедете домой.
Дом… А есть ли он теперь у нас? Пустая квартира, где нет запаха маминой еды и отцовского смеха, вряд ли может считаться домом. Я не представляю, как вернусь туда, где все напоминает о том, как мы были вместе счастливы.
– Господи, вот ты где! – слышу за спиной взволнованный голос Вики. – Мы тут с Максиком кое-что купили для Ирки. Зубная щетка, паста, мыло, пижама. Что нашли в ближайшем магазине.
Я поднимаюсь, вытирая слезы, и повторяю себе снова: "С Иришей все хорошо".
– Спасибо, – забираю протянутый пакет. –
– Может, и ты с нами? – предлагает Вика. – Или мы останемся с тобой?
– Я попробую договориться… – только начинаю, как меня перебивает медсестра:
– Только дети до пяти лет могут ночевать с родителями. Увы.
– А если мы договоримся? – появляется из-за Викиной спины Макс.
Его договоримся означает одно – деньги.
Медсестра, которой мы годимся явно в дети, если не во внуки, качает головой и говорит:
– Нет просите, с этим строго.
И я всю ночь схожу с ума в приемном. О маме ни слова – врач, который оперировал, появится только утром. В детское отделение из приемного отказываются звонить, как я ни умоляю.
– Если уже в соседнем корпусе, то все хорошо, – стандартный ответ.
А я даже не представляю, как там Иришке страшно и одиноко. И я в этой неизвестности просто тону.
Под утро уже путаю реальность с галлюцинациями. Или это не они, а я просто дремала? Все происходящее вокруг смазывается, перестает восприниматься. Слава богу, что меня никто не трогает. Я сижу в углу, прислонившись головой к кофейному аппарату, и считаю минуты.
Наконец часы показывают восемь, и на стойке регистрации что-то отмечает мужчина, слова которого я слышу:
– Как моя больная? Та, которая после ДТП?
Поднимаюсь и почти бегу к нему, пока он не ушел в ординаторскую.
– Извините, – хватаю его за руку, – как моя мама? Вы же ее оперировали?
Может, это было не единственное ДТП, но больше в неизвестности я не могу.
– Лазарева? – смотрит на меня врач.
– Да, – киваю я.
– Все после обхода. Спросите в регистратуре через час.
Почему они все такие бездушные? Так и хочется закричать, чтобы хоть кто-то услышал меня. Надо было принять помощь Макса – может, с деньгами все бы стали сговорчивее.
Выхожу на улицу, оглядываясь. Вчерашних журналистов нет. Иду к той же скамейке, скрытой от глаз, и достаю из сумочки телефон. Разряжен. Даже не попросить Вику приехать. А ведь больше и звонить некому. У папы родни никакой не осталось. У мамы, кажется, брат в Израиле, и они давно не общались.
Я одна… И все надо делать мне.
– Похороны… – выдыхаю устало, со стоном.
– Соболезную, – слышу сбоку и открываю глаза.
Рядом стоит мужчина и протягивает мне дымящийся стаканчик. Второй держит в другой руке и делает глоток из него.
– Извините, мы знакомы? – спрашиваю, нахмурившись.
– Нет. Но я вижу, что вам плохо.
И такая улыбка, что хочется улыбнуться в ответ. Но на дне зрачков плещется тоже какая-то затаенная боль. Совсем свежая, еще сочащаяся кровью.
– Спасибо, – аккуратно принимаю я стаканчик. – Меня зовут Диана, – представляюсь, будто почувствовав рядом родственную душу.