Любовница ветра
Шрифт:
– Э-эм, да вроде норм.
Максим глянул на Варю, которая стояла как ни в чём не бывало и рассматривала рисунок на белом большом листе, и, привыкший видеть более живую реакцию с обеих сторон социальной манипуляции, стал неторопливо отходить со словами:
– Можете не отвлекаться, тем более по вашим хихиканьям я понял, должно быть, смотримся неплохо, разве что я чуть-чуть затмеваю мою милую спутницу.
– А что вы рисуете? – спросила Варя, будто и не слышала никого до этого.
– Это плакат в поддержку абортов, – ответила та же девушка.
Максим вспомнил, что недалеко от нынешнего сквера находится
– Можно посмотреть поближе?, – спросила Варвара и, не дожидаясь ответа, села возле девушки, которая уже собиралась заткнуть ухо наушником.
– Ага.
– Но разве это не противоестественно? – произнесла Варя тем же спокойным и размеренным тоном терпеливой воспитательницы.
– Что? В смысле противоестественно? – ответила та, вместе с тем металлический шарик на месте пирсинга над её бровью стал ближе к линии волос. Её подруги продолжали молчать, разве что одна презрительно сощурилась, а вторая беззвучно протянула букву «у».
– Убивать то, чему суждено появиться.
– Эм, вообще-то, это уже самой женщине решать: что противоестественно, а что нет. И женщинам решать, как поступать со своим телом, а не фашистам, для которых они всего лишь инкубатор. Им плевать, что плод может нанести не только физиологический вред, но и психологический, как самый настоящий паразит.
– Пока женщина является женщиной – она никогда не будет просто инкубатором. А паразита может явить только паразит.
– Что за дешёвая манипуляция? А если ты узнаешь, что твой ребёнок будет генетически больным, например, дауном, дэцэпэшником или аутистом? Ты просто эгоистично заставишь страдать недееспособного члена общества?
Глаза Варвары словно сверкнули нездоровым блеском, а губы сжались и скривились в подобии улыбки, и она произнесла с расстановкой своим глубоким голосом:
– Что значит здоровый и дееспособный член общества? Назови мне хоть один случай, чтобы даун, дэцэпэшник или аутист кого-то ограбили, убили, изнасиловали. И какое ты имеешь право брать на себя ответственность определять, кто счастлив, а кто нет? Не фашизм ли – клеймить людей, про которых ты не знаешь ничего?
Как человеку, которому после случайной связи аборт, можно сказать, спас жизнь (так называл это про себя Максим), точка зрения девушки с пирсингом, напряжённо подёргивающей проводок с наушником, казалась наиболее выгодной и удобной, а политика, права женщин и судьбы генетически больных откровенно не интересовали. Больше занимала универсальность ругательства «фашист», которое, по всей видимости, являлось самым сильным аргументом в любом споре. Также было интересно наблюдать за Варварой – за монашеским спокойствием, мгновенно сменяющимся воинствующей готовностью к отпору, и смелостью выражения собственного мнения. Однако обстановка продолжала накаляться, и, чтобы избежать неприятных последствий, Максим, не встретив сопротивления, взял свою спутницу под локоть и повёл подальше от лавочки. Напоследок глянув на школьниц, одна
– Я думал, ты поддерживаешь современные тенденции.
– Я могу поддержать что угодно, если будет на то настроение.
– А что влияет на твоё настроение?
– Всё – обстоятельства, погода, сны. А что поддерживаешь ты?
– Думаю, я прагматик.
– Чистых прагматиков в природе не существует.
– А мне кажется, что наоборот.
– Ага, как скажешь, – Варвара достала из кармана пальто что-то продолговатое и кинула в руки Максима.
– Что это?
– Передача эстафеты, – сказала она и со смехом побежала вперёд.
Максим держал тканевый цилиндр с не до конца застёгнутой молнией и фломастерами внутри.
– Зачем ты стырила у них пенал?
– Было такое настроение.
– И что мне теперь с ним делать?
– Иди отдай им, если хочешь.
– Сама возвращай! – Максим быстрым шагом пошёл к ней, протягивая перед собой пенал. Варя же, как маленький ребёнок, подтрунивая над ним, побежала вдоль пустой аллеи.
Теперь уже версия Анатолия про кражу не казалась такой уж неправдоподобной. От плутовки можно было ожидать чего угодно – это манило и в то же время вызывало опасения. Максим задумался над тем, как бы лучше подвести разговор на тему её отношений с дядей, но быстро откинул грузящие мысли. Он побежал за ней – поддался ей, поддался ребёнку внутри себя. Волны её волос и юбка-свитер, казалось, поднимались и ниспадали в такт сердца. Если бы Максим в эту секунду ослеп, то по запаху бы определил путь до Вари, потому что спутать аромат с каким-то другим было невозможно, – эта была смесь терпкого парфюма, похожего на мужской, и детского шампуня.
«Зачем она всё это делает? Пытается смоделировать правила игры, где я предсказуемый второй номер, чтобы перенести это в реальность. Нужно набирать обороты», – думал догоняющий.
Варвара с аллеи выбежала на набережную и стала подниматься на мост; стоило ей сойти со ступеней, как за руку нежно схватили. Максим развернул её к себе, поравнялся и был вознаграждён красивой широкой улыбкой, попробовал поцеловать алые губы, но получилось лишь прильнуть к щёчке.
– Ты, конечно, ничего, но не так же быстро.
– В самом деле, что-то поторопился – пропустил этап задаривания, так что вот, это тебе, – протягивает пенал.
– Можешь себе оставить.
– Спасибо большое, но только боюсь, когда буду рисовать матку, совестно станет.
– А я и не знала, что ты такой совестливый.
– Если бы видела, как я рисую, самой бы стыдно стало.
Варвара посмеялась.
– Оставь здесь, может, девчонки будут проходить, подберут.
– Окей, – Максим положил пенал возле мостового ограждения, и они пошли гулять дальше.
– Всё хотел спросить: почему ты пошла со мной на встречу, в смысле, с незнакомым человеком?
– Твой голос показался знакомым.
– И этого оказалось достаточно?
– Чтобы просто прогуляться – да.
– Какая же ты всё-таки… Нет бы сказать: дать шанс сердцу влюбиться или что-то типа того.
Она задумчиво посмотрела на горизонт вдоль автострады, на краю которого медленно ползла холодная ночь.
– Хорошо, – продолжал Максим, – а что были за голоса вчера на заднем фоне?