Любовник богини
Шрифт:
— Курумба — это баба, что ль? — полюбопытствовал Бушуев. — Глаз-то ей за что выдрали?
Варенька поджала губы, чтобы не обидеть отца смешком, однако Василию показалось, что она встревожена всерьез.
— Прошу вас, посмотрите хорошенько, — сказала она. — Видите? Это не простая корзина!
Корзина, положим, была самая обыкновенная, большая и плоская, однако ее содержимое и впрямь оказалось диковинным. В ней лежала, тараща на прохожих безжизненные глаза, отрезанная голова барана, затем кокосовый орех, десять рупий серебром (монетки так и сверкали на солнце, их не составляло труда пересчитать), горка риса и какие-то привядшие цветы. При внимательном рассмотрении стало ясно, что корзина
— Глаз курумбы — это сунниум, — тихо пояснила Варя, словно эти слова что-то могли и в самом деле прояснить. — Род колдовства. У нас это называется относ.
— Порча! — догадался наконец-то Василий.
— Пор… what? — попытался повторить Реджинальд, а Бушуев только присвистнул:
— И кто это нам так подсудобил? Кому дорогу перешли?!
Варя наскоро объяснила Реджинальду, в чем дело, хотя и не смогла найти слово, однозначное «порче», в английском языке.
— Да разве в Индии живут русские ведьмы? — вполне справедливо спросил Реджинальд, — И что это значит: мы теперь не можем отправляться дальше?
Василий и Бушуев, которые в это время живо спорили, относ ли это все-таки или изурочье, а может быть, кладь [20] , встревоженно переглянулись, после чего все наперебой принялись окликать погонщика.
Тот трагическим голосом подтвердил опасения Реджинальда. Задумка злодея курумбы (а только колдуны этого загадочного племени выставляют корзины с глазами) была рассчитана на то, что кто-нибудь непременно порвет одну из ниток или хотя бы дотронется до нее.
20
Различные виды порчи, наводимой российскими ведомами и колдунами.
Тогда бы удар достиг цели: болезнь, овладевшая колдуном, перешла бы на неосторожного путника.
— Вы хотите сказать, у них нет докторов?! — с превосходством цивилизованного человека перед дикарями осведомился сэр Реджинальд.
— Нет, — ответил погонщик, — все курумбы лечатся именно таким ужасным способом.
— Это эгоизм! — возмутился Реджинальд, и индус, не поняв, о чем речь, на всякий случай кивнул; да, мол, все именно так, как говорит сагиб-инглиш!
Причем неведомо, что за болезнь у курумбы. Может быть, у него течет из носу, а может быть, его треплет застарелая малярия. Или у него слоновья болезнь, или проказа… Выяснить сие наверняка сможет лишь тот, кто порвет одну из нитей коварного «подарочка». А желающих сделать это пока что не находилось.
Выслушав все это, Реджинальд поджал губы. Он предпочитал мчаться по дорогам во весь опор, потому что шаг не в духе английских рыцарей, а вместо этого принужден был колыхаться на живой горе, продвигающейся с черепашьей скоростью по какой-то отвратительной тропе. Да вдобавок выяснилось, что и этого продолжать нельзя!
Реджинальд решительно предложил штурмовать джунгли и обойти опасное место, если уж индусы так суеверны. Погонщик, временно взявший на себя обязанности предводителя в переговорах с белыми сагибами, мученически завел глаза к небесам, где обитали благородные боги, как бы умоляя их вразумить неразумных иноземцев, — а потом пояснил всю зловещую хитрость неведомого курумбы. По обеим сторонам тропы были обрывы, так что обойти ее не представлялось возможным, разве только рискнуть карабкаться ползком и на четвереньках, однако такие заросшие овраги, как правило, кишат
Василий против воли оглянулся — и встретил взгляд Вари. В глазах ее появился такой ужас, что он едва сдержал желание Кинуться к ней и обнять, успокоить, сказать, что никому не даст ее обидеть, напугать, что, пока он рядом, с нею ничего не случится дурного… Со скрежетом зубовным пришлось признаться себе, что вспышки такого желания не менее сильны, чем желание плотское, и подавлять их становится все труднее. И сакраментальное словечко, обозначающее олуха, тупицу, болвана, дубину, чурбана, придурка, недоумка, осла безмозглого, идиота, кретина и прочее, вспыхнуло в голове Василия. «Эх, ну зачем я в первую ночь прогнал ту, грудастую! Ничего бы теперь не было!» — с новым приступом самобичевания подумал он и отвел глаза в ту самую минуту, когда Варя потупила свои с самым оскорбленным видом, словно непостижимым образом проникла в его мысли, а может быть, просто вспомнила ночь, и парапет бассейна, и свое скомканное сари.
— Ну да, — ехидно кивнул Реджинальд, — и эти овраги, конечно, простираются до скончания джунглей!
Держу пари, что, если постараться, их можно обойти, и это гораздо лучше, чем топтаться на палящем солнце.
Правда что… Сурья, бог солнца, пламя свое изливал весьма щедро, и европейцы чувствовали себя на слоне как на горячей сковородке. Бушуев от жары так измучился, что полулежал, прикрыв глаза, и едва дышал, опасаясь даже самых незначительных движений. Реджинальд сделался малиновым от злости и солнца, а Василий отдал бы сейчас полжизни за одно только зрелище падающего снега. Лишь Варя умудрялась оставаться бледной и свежей.
Нетрудно сохранять свежий вид в тени зонта, который, как истинные джентльмены, уступили ей мужчины!
Между тем погонщик покорно склонил голову и изрек, что, ежели сагибу угодно, он поведет слонов напролом через джунгли, однако…
Реджинальд воздел бровь.
— Я так и знал, что будет какое-то «однако»! — проворчал он сардонически.
На сей раз «однако» состояло в том, что именно в этих местах водятся коралилло — кустарные змеи, которые гнездятся на деревьях. Кобры и другие пресмыкающиеся по земле породы редко нападают на человека, разве только если неосторожная нога или рука невзначай коснется их; вообще же они прячутся от людей. Но кустарные змеи — настоящие разбойницы, злобные убийцы!
Горе запоздавшему пешеходу или всаднику, проезжающему под деревом, на котором засела такая змея! Едва голова человека поравняется с веткой дерева, на котором приютилась коралилло, как, укрепясь за ветку хвостом, змея ныряет всею длиною туловища в пространство и жалит человека в лоб…
— Коралилло — посланница смерти, исполнительница воли черной Кали, — простонал погонщик, воздевая руки.
— Ну хорошо! — с обреченным видом изрек Реджинальд. — Сдаюсь! Сделать мы ничего не можем, это я понял. И что? Может быть, нам сразу покончить с собой, чтобы курумба наконец-то выздоровел?!
Как выяснилось, погонщик не требовал от сагибов столь много. По его мнению, следовало всего лишь спешиться, раскинуть шатер вон на той уютной опушке, поужинать щедрыми припасами — и предаться благодетельному сну, заручившись поддержкою локапалов, хранителей мира: Индры, Агни, Варуны и Ямы. За ночь непременно сыщется зверь или птица, которые порвут одну из нитей, привязанных к корзине, а значит, рано поутру можно будет отправляться в дальнейший путь.
Прошло немало времени, прежде чем злополучные путешественники поняли, что спорить напрасно и лучше смириться с неизбежным.