Любовник из каменного века

Халла Тару

— Фы-ы-ыр.

— Ладно, я по делу пришла. Моя флешка на сто двадцать восемь гигов у тебя? Только не ври, что ты её сжёг, я всё равно не поверю. Отдай её мне, и разойдёмся по-хорошему. И я забуду, что ты дважды меня предал — здесь, в шалаше, и там, в питерской студии. Я всё тебе прощу: и как ты меня выгонял, и как пытался выдать замуж за пенсионера, и как бросил в огонь мою любимую рубашку от H&M, — Вера набрала воздуху в грудь и продолжила: — Как дурачил пиджаком Петрищева и карнавальными линзами, как деньги мои проедал в ресторанах, как обокрал меня, пока я сардельки варила...

Зря

она это сказала. Обида проснулась, накинулась и начала душить. Вера шагнула и дала Рудову пощёчину. Тот ушёл от удара, как профессиональный боксёр, но Вера зацепила корону. Она взлетела в воздух, кувырнулась над фьордом и упала на ногу Вере. По ощущениям словно кирпич упал, отнюдь не игрушечный. И хотя жёлтый тимберлендовский ботинок смягчил удар, Вера охнула и запрыгала на одной ножке. Блондинка перестала стучать в бубен. Весь женский коллектив уставился на Веру не с таким благожелательным видом, как раньше.

— Ну, извините, — сказала им Вера. — Я хотела по морде ему дать, а не корону сбивать. Это не революция, не бойтесь.

Доцент протянул руку. И столько достоинства было в его жесте, столько властности и врождённого аристократизма, что Вера наклонилась и подняла корону, чтобы вернуть хозяину. Она ощутила в руках драгоценную тяжесть, увидела, как сверкает камнями и чеканкой благородный металл. По ободу шагали цапли и утки, согбенные человечки тащили плуги, ползли жирные скарабеи и летели пчёлы. Посредине стояли два узкобёдрых широкоплечих египтянина, смотрели друг на друга и держались за руки. Между их носами выдавалась вперёд королевская кобра с раздутым капюшоном. В её глазах горели рубины.

— Что за нелепый кокошник? — пробормотала Вера. Ру наливался яростью прямо на глазах, но пока ещё терпел. — Я такого в каталоге не припомню. Я б купила для реквизита, чтобы невест фотографировать... Из чего он сделан? Не из золота же...

Вера задумчиво укусила кобру за голову. На капюшоне остался отчётливый след её зубов.

— Упс...

— Фыр!!! — заорал Ру и бросился на Веру.

Он схватил её поперёк талии и повалил на мягкий мох. Вера и опомниться не успела, как Ру сидел на ней верхом, сдавливая мощными ляжками.

— Пусти, одичалый, мне больно... — прохрипела Вера.

— Гыр-гыр-гыр!!! — Ру отобрал у неё корону, увенчал ею свои буйные кудри и потряс руками в воздухе, как вернувшийся с войны триумфатор.

— Гыр, гыр, — защебетали его жёны, — плюм, плюм.

Когтистая лапа леопарда упала на лицо Веры. Она была тяжёлой, мохнатой и пахла по-звериному остро. Не как плюшевый плед. Вера посмотрела в лицо Ру. Допустим, есть что-то общее с доцентом Рудовым, но эта дикая мощь, это стремительное мускулистое тело, этот огонь в чёрных глазах... Реальность медленно, как партизан в тылу врага, вползала в сознание Веры.

Рудов вполне мог быть обычным доцентом, а не царём каменного века. Жил себе ботаник с голубыми эмалевыми глазами, копал свои артефакты,

писал диссертацию сто лет подряд. Носил пиджак и очки профессора Петрищева, пока тот рылся в своём могильнике. Может, Петрищев не возражал? Может, они друзья детства и привыкли меняться пиджаками? Потом к нему пришла некая Вера Сидоренко с сенсационной новостью о том, что Гростайн — машина времени. Доцент, не будь дурак, разнюхал подробности и ломанулся в Норвегию, где когда-то проходил практику. А про маму зачем соврал? Интроверт! Не хотел, чтоб Вера напрашивалась в гости. А кто деньги и паспорт украл?! Да в метро полно воришек, Антон предупреждал!

Вера обмякла под Ру. Доцент Рудов мог скататься в Норвегию, поцеловать Гростайн и вернуться через три дня в Питер. А Вера даже не позвонила ему, не проверила. Носилась по инстанциям, выбивая срочный загран и финскую визу. Почему она не позвонила Олегу Петровичу?! Ущемлённое самолюбие вопияло о мести? Обида самочки, которая потеряла самца после ночи любви? Внезапное помрачение рассудка?

Ру ещё сидел на ней, красуясь перед своим гаремом, а Вера предавалась самобичеванию и ужасалась содеянному. Она ввалилась в этот мир как варварша, испугала оленей и подарила аборигенкам подарки, которые могли вызвать эффект бабочки. В мозгу пронеслось: маленькая Му давится орешком, умирает молодой и не рожает сына, её род прерывается, мир развивается по альтернативному сценарию, Карибский кризис шестьдесят второго года заканчивается ядерной войной, в итоге вымирают динозавры, а виновата Вера Сидоренко. Кроме того, она глумилась над царским облачением, дала вождю пощёчину и укусила королевскую кобру.

Ну разве не идиотка?

— Ваше величество, — сказала Вера дрожащим голосом, — мне очень приятно ощущать себя под вами и, видят боги, я бы вечно так лежала, но я замёрзла...

Ру слез с неё, а девушки запели новую песню, состоящую из одних гласных и твёрдых знаков. Вера села на кочку и прижалась к Му. Та раскрыла перед ней ладошку, на которой лежали три конфетки — зелёная, жёлтая и красная. Вера всхлипнула и сказала:

— Я недостойна твоей дружбы, — но угощение взяла. — Вина из морошки хочешь?

Му улыбнулась.

— Тогда отползаем, подруга.

***

Мерзкая морось превратила пейзаж в блёклое унылое полотно, где небо сливается с морем, а море неотличимо от скал. Худших условий для съёмок трудно себе придумать. Вера горевала о потерянной флешке сильнее, чем о потерянной любви.

Они устроились в «Верином» вигваме, который стоял чуть поодаль от остальных. Му притащила целую горсть вяленых рыбок, а Вера достала из рюкзака бутылку с мутным оранжевым напитком.

— Это Олафсон мне дал. Сказал, чтоб я вас угостила. Я думала Олега Петровича подпоить и вывести на откровенность, ну, типа момент истины. Не удалось. Нет его здесь.

Вера отпила большой глоток и закусила вяленой рыбкой. Ничего, к морошковому вину подходит. По туго натянутым шкурам заколотил дождь. Му взяла бутылку и глотнула вслед за Верой. Потом крякнула, отдышалась и сказала: