Любовник из провинции. Наваждение
Шрифт:
Митя предложил еще выпить, сказав, что он винит себя за то, что слишком зашелся, что, конечно, в той комнате невозможно было оставаться и она права...
Тут он легонько коснулся губами ее щеки, она вздрогнула и он проникновенно сказал: Боже, Леля, как я люблю тебя!..
Она ничего не могла с собой сделать - эти слова разлились в ней истомой и любовью к нему, - такой, что она даже испугалась.
А он, почуяв, как зверь, что противник теряет силы, кинулся ей в колени, целуя ноги и сдвигая платье все выше и выше, и вот он уже
Она потеряла на мгновение сознание, а Митя уже владел ею и был в безумии от необыкновенности наслаждения.
С Нэлей все было не так. Эта женщина отдавалась ему самозабвеннее, не имея ни воли, ни силы, отдав ему все. И он, ощущая это, взлетал на небеса, унося ее с собою.
Когда все кончилось, Леля была в полусознании, а он благодарно целовал ее и шептал: ты - необыкновенная, таких больше нет, я обожаю тебя...
Потом она ощутила, как болит спина от досок, ноги - от неудобного положения, кожа от его жестких, даже жестоких рук...
Но какое счастье - Митенька! Она и не знала, что можно испытывать такое счастье от мужчины.
Все снова повторилось и снова он шептал ей слова благодарности, но тут она попыталась взять себя в руки, и с трудом, превозмогая все боли, села на досках. Он смотрел на нее горящими глазами, а она вдруг смутилась и ей стало нехорошо от того, что он видит ее большие расплывшиеся груди, пухлый живот, полные ляжки, некрасиво сейчас раздвинутые (ничего он не видел! Не тот был момент, чтобы видеть) и стала одеваться. Он попросил ее: подожди, я хочу тебя...
Но она уже суховато - как могла!
– сказала: нет, Митечка, надо идти. Сколько времени?
Времени оказалось три ночи. Тут и он как-то взволновался. Они оделись. Плащ у него был выпачкан в чем-то черном, хотя доски казались чистыми, у нее на платье держалось лишь две пуговицы и трусики были изорваны...
Потрепанные, с белыми лицами, вышли они где-то в Текстилях и Леля попросила Митю не провожать ее. Поцеловав его на прощанье, уехала на такси.
Домой она вошла незаметно: у нее был ключ, муж и сын крепко спали.
Она прошла в ванную, сняла с себя все, трусики запихнула за ванну, чтобы завтра выбросить, платье затолкала на дно бака для елья. Набрала в ванну воды и, хотя была совершенно обессиленной, се же забралась в ванну и пролежала около часа. Вышла нисколько не посвежевшей, - саднила душа, тело казалось грязным и вонючим, а любовь к Мите - погубленной.
Даже сексуальные воспоминания, волновавшие ее и сейчас, не могли залатать огромную рваную дыру в ее мечтательной романтической любви к Мите.
Она легла в постель, но заснуть не могла, дрожь начала сотрясать ее измученное тело, и ей пришлось выпить три таблетки родедорма.
Столько снотворного она еще не принимала, но вдруг подумала,
Утром она проснулась больной, разбитой и угнетенной до полного мрака.
Мужа уже не было, на работу она опоздала и идти не хотела, врача вызвать не могла, так как утром увидела многочисленные синяки на теле, руках, ногах, шее...
Она снова заплакала, испытывая к себе отвращение.
К Мите - нет. Она его любила и оправдывала - он мальчик, он сексуален, она сама его заводила. Она - зрелая женщина и обязана быть разумной, а вела себя как последняя девка. Она никуда не пойдет, а будет лежать. Пусть если хотят, выгоняют ее с работы, но она больше туда не пойдет. Она не должна видеть Митю. Все кончено. Она все испортила своей бесхребетностью и кисляйством.
Хуже, чем сегодняшним утром, ей не было в жизни никогда. А ведь она стала любовницей Мити! Она стала тем, чем хотела! И вспомнила, что говорила ей Кира в их последнем свидании. Нет, вспоминать это просто невозможно! И снова приняв снотворное, она заснула тяжелым сном.
Вера с нетерпением ждала Лелю, понимая, что они куда-то с Митей вдвоем отправились. Не дождалась, и позвонила к ней домой. Там никто не ответил. Тогда Вера решила разыскать Митю и разузнать у него хоть что-то. Мити на работе тоже не оказалось, и Вера, уже беспокоясь, решила поехать к Леле после работы домой.
У Мити в доме было так.
Он тихонько открыл дверь ключом, надеясь (почему?), что все спят сладкими снами и никто ничего не узнает. Не тут-то было!
Перед ним стояла Нэля, сжавшая ротик до состояния точки, а из кабинета вышел тяжелой походкой тесть.
Нэля хотела было что-то сказать, но папа остановил ее: я разберусь сам, дочка, иди к себе. Мите кивнул, - идем, - и приоткрыл дверь кабинета.
Митя только успел кинуть на вешалку плащ, заметив краем глаза, что чернота на плаще скрылась.
Он вошел в кабинет, еще в возбужденном состоянии и нимало не пугаясь, - решив, что скажет: я не нуждаюсь в ваших подачках и... А там видно будет.
Поэтому, когда Трофим пригласил его сесть, он сел с видом, скажем, оскорбленной невинности, даже закурил, и приготовился выслушивать нотации.
Трофим тяжело глянул на все это выпендривание, ничего по этому поводу не сказал, а спросил: где был, зятек?
Митя несколько заметался. Он думал, что сразу же начнется разборка, в которой,- под крик,- легко скажется его решение и его возмущение отношением... Прямой, простой, и заданный вовсе не хамски вопрос заставил его заметаться. И он соврал: отмечали премию в Домжуре...
– Хорошо, - как бы согласился с ним Трофим, - ну, а позвонить домой, предупредить? Нельзя было?
– Так получилось... Неожиданно собрались и ненадолго... А потом неоткуда было, там телефона сейчас нет в зале...
– уже оправдывался Митя, понимая, что теряет лицо, забираясь в дебри вранья,