Любовник на двоих
Шрифт:
Вы беспокоитесь, правда, Виктор?
— Боже мой, есть из-за чего, не так ли?
— Мне тоже страшно… Мне кажется…
— Что вам кажется?
Она покачала головой, словно отгоняя дурную мысль.
— Нет, это слишком ужасно…
— Вы не закрывали дверь на ключ?
— Нет, но ведь наши кровати рядом, и я думала…
— Ну да, я вас понимаю… Как она могла одеться, чтобы вы не услышали?
— А может, она оделась в ванной комнате? Я прошел в ванную комнату.
Стакан был пуст, но на стенках его был какой-то фиолетовый налет. Я понюхал. Запах был приторный… Удивленный, я обернулся. Элен как-то странно смотрела на меня. Не знаю, почему, но что-то насторожило меня в ней. У нее был такой вид, словно она старается думать не о том, что ее на самом дела заботит, а совершенно о другом, так, чтобы ее ни в чем не заподозрили.
— Это снотворное, которое вы давали Еве, да? Она покачала головой:
— Я не знаю…
— Как? Ведь налет свежий, даже на дне немного осталось? Значит, вы ей его давали!
— Да нет, что вы, я помню… Она сама иногда его пьет, когда плохо себя чувствует… И потом, она ведь выходила…
Объяснение было правдоподобным, однако не удовлетворило меня.
— Где флакон?
— В аптечке, я думаю…
Я открыл аптечку. Я прекрасно помнил эту маленькую бутылочку с красной этикеткой и резиновой пробкой. В аптечке ее не было.
— Элен, что-то мне все это не нравится…
— Виктор! — воскликнула она. — Вы меня пугаете!
Лицо у нее теперь было словно из воска, под глазами синели мешки…
Какое-то время я молча всматривался в нее. Нервы мои не выдерживали.
— Элен, вы что-то скрываете от меня…
— Ну что вы, Виктор!
Я даже дрожал от волнения. Слюну тяжело было проглотить… Ноги стали ватными — подступал страх.
— Где флакон?
— Я вам повторяю, что…
— Послушайте, если Ева выпила снотворного, она не смогла бы спуститься по лестнице. Того, что было в этом стакане, хватит, чтобы усыпить полк! Да, кстати, на краях стакана видны следы помады. И это цикламеновая помада, которой пользуется ваша сестра, вы ведь не будете спорить!
Элен ничего не ответила.
Я стремительно вышел — она отступила в сторону.
Дрожь моя становилась все сильнее.
Мы дошли до спальни сестер. Я еще раз осмотрел ее, потом опять вышел в коридор.
Мне уже дышать становилось трудно.
Тишина в доме была мертвая. Как в храме… А Элен ведь храм приснился!
Я вошел в комнату, где раньше спала Ева. Дверь до сих пор не была починена, хоть мы и вызвали несколько дней назад столяра.
И
Внезапно внимание мое привлекла деталь, на которую я совершенно не обратил внимания в ту ночь, когда взламывал дверь…
Задвижка была цела так же, как и щеколда на косяке!
Вы понимаете?.. Это означало, что, когда я взламывал дверь, она была закрыта на ключ, а не на задвижку, как я подумал тогда. А подумал я так лишь потому, что так мне сказала Элен…
Пока я рассматривал эту задвижку, взгляд Элен так и застыл на мне — вялый и бессильный.
— Элен… — повернулся я к ней.
— Что?
— Той ночью, когда я прибежал сюда, я поверил вам, что дверь заперта изнутри — на самом же деле вы закрыли ее на ключ после того, как вышли из комнаты!
— Вы с ума сошли!
— А я вот начинаю думать, не вы ли сошли с ума?
— Я запрещаю вам оскорблять меня! Я схватил ее за руку и рванул к себе.
— А перед тем, как я взломал дверь, вы велели мне пройти в ванную, чтобы я лишний раз удостоверился, что Ева заперлась изнутри! Да вы создали в доме самый настоящий психоз!
— Но это же все не правдоподобно, Виктор!.. Что это вдруг на вас нашло?
Вместо ответа я схватил Элен за ногу и сорвал с нее туфлю. Я перевернул туфлю подошвой кверху — на ковер посыпался песок.
— Элен! — закричал я. — Вы утверждаете, что не выходили сегодня ночью из дому, а в вашей туфле — песок!
Это ее и добило!
Она раскрыла рот, но так ничего и не смогла сказать.
— Вы ненавидите вашу сестру, да? — спросил я.
Элен тихо заплакала. Отступила к банкетке и уселась.
— Не могу я больше, — прошептала она так тихо, что я едва расслышал ее. — Нет, я, правда, больше не могу, Виктор…
Что мог я сказать?
История подходила к концу — ей уже нечего было скрывать.
И сил у нее действительно больше не оставалось — я это видел.
— Долгие годы я была узницей этой проклятой коляски. Вы понимаете?
— Да, — ответил я.
Я и в самом деле понимал эту драму сестринского долга.
Элен пожертвовала своей свободой, молодостью…
И вдруг однажды она увидела свою жизнь во всем ее безрадостном свете…
— Инвалидом на самом деле была я, Виктор…
— Но зачем этот маскарад? Зачем мучить Еву, в то время как достаточно было ее бросить?
— Мне не хватало мужества бросить ее.
— Но вы нашли в себе мужество играть с ней ужаснейшую из комедий! Вы искали способ внушить ей, что она душевнобольная и ходит, не зная того! Вы отдаете себе отчет, насколько это жестоко?
— Не ей я хотела это внушить…