Любовник на двоих
Шрифт:
На лестнице стояла… Ева. Прекрасно стояла на ногах. И была одета в белое, расстегивающееся спереди платье, а голова была обвязана платком.
Мне стало еще страшнее, чем в тот момент, когда я увидел на насыпи погибшую Элен… Я даже глаза закрыл.
А когда открыл их, Евы на лестнице уже не было. Я слышал, как она хлопнула дверью своей комнаты. Я взбежал вверх по лестнице. Она закрыла дверь на задвижку, но сейчас передо мной не могли устоять никакие задвижки и двери. Ударом плеча я открыл дверь.
Ева укрылась
Сердце мое бешено стучало. Я сжал грудь обеими руками.
— Так, значит, это ты была, шлюха! Я был разъярен.
— Так, значит, это была ты! — повторял и повторял я.
Слова, которые я произносил, были одни и те же, а вот мыслей в голове было множество. Я думал о том, что эта стерва надувала всех долгие годы… Довела до умопомрачения родную сестру… Обдурила меня… Я женился на потаскухе с каким-то чудовищным душевным изъяном!
Я растерянно смотрел на нее и вновь видел ее в автомобиле, у берега моря…
Как же я не распознал ее груди, ее рот, ее блядский запах!
А скажи кому-нибудь, что она вот уже много дней была моей женой и я даже не тронул ее… Ту, которую, подобно солдафону, покрыл на сиденье ее автомобиля…
Она съежилась под моим ненавидящим взглядом и стала казаться мне совершенно маленькой.
— Так, значит, это была ты! — словно заведенный, бросал я ей в лицо.
Я шагнул к ней. Она с обычной своей легкостью повернула коляску, чтобы помешать мне прижать ее к стене. Теперь она уже сидела спиной к раскрытой двери. Еще одно движение — и она окажется в коридоре.
От ярости я задыхался. Сжал и зубы и кулаки — те стали будто свинцовые — Как давно ты разыгрываешь эту комедию, сволочь?
Я ударил ногой по коляске, и она выкатилась в коридор метра на два от двери. Ева быстро остановила ее.
— Отвечай!
Вдруг она немного расслабилась.
— С самого начала, — ответила она.
— Не правда!
— Правда!
— Объясняй!
— В тринадцать лет я заболела… Сильная ангина и суставной ревматизм… Доктор говорил отцу, что он боится приступа полиомиелита… Он увидел его симптомы… Я услышала их разговор…
— И ты начала симулировать?
— Сам видишь…
— Семь лет! Как ты смогла!
— Потому что очень хотела.
С ума можно было сойти от такого аргумента!
— Потому что я могу все, что я хочу, Вик… Ты ведь знаешь это.
— Да, знаю… Но зачем ты это делала?!
— Отец больше любил Элен. Он не мог простить мне бегства матери, ты понимаешь?
— И ты захотела любой ценой обратить на себя его внимание?
— Да. И могу сказать тебе, что мне это удалось!
— Просто прекрасно удалось, голубка… Прекрасно! Ты величайшая комедиантка всех времен.
— Не преувеличивай, Вик.
— Так в ту ночь ты отправилась на поиски «любви»?
— Ну и что из этого? — она обожгла
— Как сука… Как грязная взбешенная сука!
— Ну да, Вик… Я ведь нуждаюсь в любви… Разве это удивительно в моем возрасте?
— Нуждаешься в любви с первым встречным?
— О нет! — Она даже помахала мне пальцем. — Докажи мне это. Я умею выбирать. Это совсем потрясло меня.
— У тебя еще хватает наглости насмехаться надо мной сейчас!
— Я не насмехаюсь. Я объясняю… Не могла же я все время быть неподвижной! Мне надо было как-то размяться!
— Но если ты говоришь, что любишь меня, зачем же тогда продолжаешь эти ночные эскапады?
— Они так опьяняют меня!
— Но, Ева, ты действительно душевнобольная.
— Что ты имеешь в виду? Я думал, и она закричала:
— Ну отвечай же!
— Тебе никогда не хотелось перестать притворяться калекой? Сделать вид, что болезнь прошла.
Ее смех взбесил меня.
— Разве лишь иногда, немного, — ответила она, — когда я засматривалась на тебя… Но ты не можешь вообразить, как хорошо мне в этой коляске!.. Жизнь не доходит до меня… Это я в ней — над жизнью!.. Катаюсь по ней, как вот по этому ковру, что у меня под ногами!.. Иногда ночью, когда мне очень хочется, я хожу… Это утомительно… Как вы можете истязать себя, передвигаясь на этих двух лапах?!
Нет, действительно, от ее доводов можно было с ума сойти!
— Ты когда научилась водить машину?
В десять лет. Меня сестра научила, ради забавы.
— И ты никогда никому не попалась?
— Я была удачлива, Виктор… Ты первый… Только не говори об этом никому! А, впрочем, если и расскажешь, то тебе никто не поверит. — Она усмехнулась. — Когда я думаю, что эта идиотка Элен так вымучивалась, чтобы представить меня симулянткой…
Говорить такое о покойнице-сестре, которая столько для тебя сделала!..
— Я запрещаю тебе говорить о ней! — взбешенный, перебил я ее. — Ты грязная гадюка! Она вдруг посерьезнела.
— Может быть, я и гадюка, — отчеканила она, — но ты тогда — яд!
— Я?!
— Это ты с твоим вкрадчивым взглядом и мордой самца убил Элен!
— Повтори!
Она сложила руки трубочкой перед ртом и изо всех сил прорычала:
— Это ты убил Элен!
И тут я опять ударил ногой по коляске. Поскольку она приложила руки ко рту, то не смогла их вовремя отпустить и остановить коляску, покатившуюся к лестнице. Я вскочил, чтобы задержать ее, но было уже поздно. Как спортивные сани на большой скорости, коляска вместе с Евой покатилась вниз по лестнице. Ее швыряло от перил к стене, она подпрыгивала, качалась, а страшные вопли Евы, казалось, только увеличивали ее скорость.