Любовники и лжецы. Книга 1
Шрифт:
Нет, он не был прилизанным, решила Мэри. Она моргнула и продолжала разглядывать француза. И ему еще нет сорока. А если Сэм в свое время правильно назвал его возраст, ему сейчас должно было быть именно столько. Он был значительно моложе, лет тридцати пяти, определила Мэри. «Чертов Сэм! – подумала она. – И мое чертово зрение!» Она прищурилась, чтобы лучше видеть. Он вовсе не был похож на дешевого охотника за юбками, и у него не было взгляда с поволокой, зовущего в постель. Присмотревшись поближе, она выяснила, что глаза у него были очень приятными, дымчато-серого цвета, а взгляд – ироничным
– Извините меня, – затараторила она, размахивая руками. – Просто… Я представляла вас совсем иным.
– И я тоже представлял вас по-другому, – ответил он.
– Видите ли, – продолжала Мэри, старательно избегая ловушек, которые, казалось, окружали ее со всех сторон, – это потому, что Джини сказала мне, что вы – paparazzo… – Это ему не понравилось. Улыбка исчезла с лица Ламартина.
– Неужели? – спросил он. – Так и сказала?
Он посмотрел в тот конец гостиной, где стояла Джини, погруженная в беседу с Джоном Хоторном. Мэри сглотнула комок в горле и стала быстро соображать.
– Возможно, я ее неправильно поняла. Скорее всего, так и есть. Я такая тупая, все время все путаю…
– Нет, нет. Она совершенно права. Я именно то, что она имела в виду.
Он произнес это серьезно, но с нескрываемым сарказмом. Мэри сделала большой глоток вина из своего бокала.
– Ну так что же, – смущенно продолжала она, – по-моему, это восхитительно: метаться по всему свету и все такое… – Тут она постаралась взять себя в руки. – Так расскажите мне, давно ли вы знаете Джини?
– Нет, – ответил Паскаль после некоторых колебаний, – мы встречались только несколько раз.
Мэри помолчала. Вот она, прекрасная возможность. Какой великолепный момент, чтобы собраться с мужеством, испепелить его взглядом и бросить прямо в лицо: «Ну-ну, месье Ламартин! По-моему, в свое время вы очень хорошо знали Джини. В Бейруте. Двенадцать лет назад». Однако, посмотрев на собеседника, Мэри почувствовала, что слова не идут с языка. Она просто не могла их произнести. Во-первых, он был великолепен, во-вторых, она ощутила, что с ее стороны это было бы беспардонным вторжением в чужую жизнь – грубым, наглым и, возможно, несправедливым. «Ведь я ничего не знаю об этом человеке, – подумала она – Совершенно ничего. Мне известно только то, что рассказал Сэм».
Она вновь встретилась взглядом с Ламартином. Все ее чувства говорили ей: кое-что из рассказанного Сэмом может быть неправдой. С другой же стороны, она не особенно хорошо разбиралась в людях, они представлялись в ее глазах совсем не теми, кем были на самом деле. «Джон был прав, – подумала она, – совершенно прав. Я не должна вмешиваться. Я не должна ничего говорить и делать». Приняв такое мудрое решение, она почувствовала, что у нее словно гора с плеч свалилась. Наконец-то Мэри расслабилась.
– Насколько я помню, Джини говорила, что вы сейчас тоже работаете для «Ньюс»?
– Да, но это будет продолжаться недолго.
– Вы сделаете доброе дело, если уговорите Джини уйти оттуда, – продолжила Мэри потеплевшим голосом. –
– Нет, этого она мне не говорила.
– Как похоже на Джини! Она подготовила серию прекрасных публикаций о коррупции на севере страны. Предыдущий редактор просто восхищался всем, что она делает. Он даже согласился послать ее за границу, в Боснию, а она всегда мечтала о такой работе. Бедняжка столько к этому готовилась, и вдруг…
– В Боснию? – нахмурился Паскаль. – Вы имеете в виду, что она хотела освещать военные действия?
– Вот именно. Как раз о такой работе она всегда мечтала. И она бы справилась. Джини прекрасный журналист и очень смелая девушка.
– В этом я не сомневаюсь. – Паскаль еще раз посмотрел в противоположную часть гостиной. Джини по-прежнему беседовала с Джоном Хоторном. После очередной ее реплики, которую Паскаль, конечно же, не расслышал, посол засмеялся.
– Дело в том, – тараторила Мэри, оседлав своего любимого конька, – что, хотя Джини ни за что в этом не признается, на нее оказал огромное влияние ее отец. Когда он уезжал, она была готова следовать за ним хоть на край света. Видите ли, ее мать умерла, когда Джини была еще совсем крошкой. Ей было два года и она ее совершенно не помнит. Когда я впервые увидела Джини, ей исполнилось только пять, но она была развита не по годам, очень хорошо читала и писала. Она даже сочиняла маленькие истории. Это, наверное, делают все дети, но она писала их и оформляла наподобие газетных статей, а потом показывала отцу. Вот только… Он никогда не проявлял к этому интереса. Однако это только укрепляло ее решимость. Она очень упорная, если что-то решила, то отговорить ее невозможно. Знаете ли, когда ей было только пятнадцать лет, Джини вдруг ушла из школы и кинулась в…
Мэри вдруг умолкла и покраснела. Она знала за собой эту черту: когда она начинала говорить о Джини, то не могла остановиться. Но дойти до такого! Оказаться такой дурой! Тут она поняла, что никогда бы не допустила подобной промашки, если бы, к ее вящему удовольствию, Ламартин не слушал ее с таким неподдельным вниманием. Она бы никогда так не опозорилась, если бы Ламартин до такой степени не отличался от того мужчины в Бейруте, каким она его представляла. Так или иначе, это случилось. Теперь нужно было выпутываться.
– Так куда же она кинулась? – вежливо спросил Ламартин.
– О Господи! – растерянно посмотрела вокруг себя Мэри. – Простите, я отлучусь буквально на секунду. Этот никудышный поэт, мой приятель, кажется, вконец измучил Лиз. Мне следует вмешаться…
И она умчалась прочь. Паскаль задумчиво проводил ее взглядом. Она понравилась ему. Более того, он узнал от нее много полезного, о чем сама Джини никогда бы не рассказала. И конечно же, Паскаль понял, что Джини ошибалась. Ее мачеха прекрасно знала о том, что произошло в Бейруте, а это значит, что Сэм Хантер не сдержал своего слова. Он обо всем рассказал Мэри. Кому же пересказала эту историю она?