Любовники в заснеженном саду (Том 2)
Шрифт:
– Узнаю, - спокойно сказала Джанго.
– Я как-то подвозил вас... Из Всеволожска.
– Узнаю, узнаю...– Никаких подвижек на лице.
– Я - шофер Корабельникова. Я подвозил вас.
– Я же сказала, что узнала. Что дальше?
Действительно, что дальше? Поведать почти незнакомой девушке леденящую историю о смерти другой девушки? Судьбой которой она так живо интересовалась всего лишь некоторое время назад? Не самое хорошее начало разговора, но ничего другого в голову Никите не пришло.
– Вы, наверное, уже в курсе... Марина Корабельникова .. м-м... погибла... Сегодня похороны. Здесь, неподалеку...
– Да. Я слышала... Какая-то темная
– Да...
Сейчас она должна вцепиться в Никиту мертвой хваткой, все женщины любопытны, а если дело касается темных историй - любопытны вдвойне. Но Джанго, вопреки ожиданиям, в Никиту не вцепилась, напротив, перевела рассеянный взгляд на верхушку ближайшего тополя.
– Вы знали ее?
– Нет. Лично - нет. Кажется, вы у меня об этом спрашивали. Тогда...
Кажется, он и вправду спрашивал. И о Мариночке, и о Корабельникоffе, знакома ли она с ними. И уже тогда она ответила ему "нет".
– Да. Я помню.
– Мне искренне жаль. Правда.
Ей искренне жаль. Безучастно, но искренне. Тема исчерпана. Хотя... Да простят его обстоятельства и место встречи...
– Как поживает Толик?– Никита, следуя примеру Джанго, перевел такой же рассеянный взгляд на тот же тополь.
– Понятия не имею. Мы больше не виделись.
– Ясненько.– Никита все еще пытался реанимировать умирающий разговор. Вы к кому-то пришли?
– Да. Извините, мне пора. Вам, я думаю, тоже...
– Я понимаю... Да. Не самое уютное место для встречи... Но... вы позволите проводить вас?
– Не думаю, что это хорошая идея...
– Я думал о вас...
Никакого лукавства, он и вправду думал. В разное время - по-разному. Вот и сейчас. Что она делает здесь и к кому пришла?..
– Вот как? И что же вы думали?
– Ничего конкретного. Просто - вы есть. Вот и все. Я забыл вас поблагодарить тогда... за собаку. Если бы не вы...
– Кстати, а как поживает он?
– Кто?
– Пес.
– Не знаю. Он пропал.
– Такие псы не пропадают просто так, - сказала Джанго со знанием дела.
– Вы разбираетесь...
– Разбираюсь. Это то немногое, в чем я разбираюсь.
– Можно я провожу вас?
Она наконец-то взглянула на Никиту, хвала всевышнему. А он, оказывается, не позабыл ее глаза, совсем не позабыл! Золотисто-карие, в обрамлении светлых ресниц, удивительное сочетание.
– Ведь все равно не отвяжетесь.– Джанго позволила себе улыбнуться.
– Не отвяжусь, - честно признался Никита.
– Покойной бы это не понравилось.– И снова, как и тогда, по пути из Всеволожска, в голосе Джанго проскользнули едва заметные, частнособственнические нотки.
– Думаю, ей было бы все равно.– И здесь он тоже не солгал.
– Черт с вами... Как хотите...
Несколько минут они шли молча. Вернее, двигались неспешным ленивым шагом. Джанго аккуратно вертела головой в разные стороны. Казалось, она выгуливала Никиту, как выгуливают пса: без всякой цели. Разговор не клеился совсем, но, по здравому размышлению, все это легко можно было списать на место. И все же, все же... Никиту не оставляла невесть откуда взявшаяся мысль, что Джанго не знает, куда идти. Он слишком часто бывал здесь, он знал, что такое приходить к близкому человеку. Не к знакомому, просто знакомому (кладбище - не место для случайных встреч, случайных поступков и случайных променадов), а именно - к близкому. А потом. Потом Джанго свернула на знакомую аллею. Знакомый Никите квартал, знакомую Никите тропинку. Именно здесь был похоронен Никита-младший.
– Я пришла, - сказала Джанго.
Ревякин Юрий Юрьевич был типичным бандюхаем с типичной судьбой шестерки, битой тузами во время бандитской разборки. Впрочем, гранитная физиономия Юрия Юрьевича выглядела довольно пристойно, неизвестный скульптор-монументалист как мог польстил покойному: никакого намека на криминальное прошлое, такую физию с честью носил бы какой-нибудь бакалавр из Гарварда. Юрия Юрьевича изредка навещал братец, такой же бандюхай, и их общие с братцем друзья. Друзья, почтительно тряся литыми плечами и такими же цепями, размазанными по груди, пили на могиле дорогой коньяк и вели себя достаточно прилично. С братцем Никите пообщаться так и не удалось, а вот с отцом он любил поговорить на разные, совсем не кладбищенские темы. Общее горе быстро сближает людей, от отца-Ревякина он узнал, что Юрий Юрьевич был золотым ребенком, затем - золотым парнем, затем - спутался с криминальным отбросами, "вот вы скажите, Никита, как так? Я с младых ногтей работаю, мать с младых ногтей работает... А вот ему легких денег захотелось. Захотелось - вот и получил"... Отец-Ревякин на покойного Юрия Юрьевича по-настоящему сердился, вел бесконечные брюзгливые дебаты, долго поучая гранит, венчающийся крестом. Иногда Никите казалось, что он не выдержит и насует кресту отеческих тумаков. Пару раз он видел и вдову покойного: будучи женой, она, как и положено жене бандюхая, была недалекой смазливицей с такими же недалекими смазливыми ногами. К раннему вдовству она оказалась неготовой, во вдовстве она откровенно скучала, а потом, чтобы хоть как-то развеселить себя, переметнулась к братцу Юрия Юрьевича. Об этом и сообщил Никите отец-Ревякин, припечатав новоиспеченных молодоженов эпитетом "во засранцы, а!"...
Больше ни братец, ни вдовица на могиле Юрия Юрьевича не появлялись. Зато теперь здесь появилась Джанго. Но Никита даже не думал об этом, не думал. Потому что отсюда, от крепко скроенной ограды, он видел и могилу Никиты-младшего. Любовно ухоженную, со свежими цветами. Значит, Инга была здесь совсем недавно...
Она была здесь совсем недавно, а он...
Джанго вытащила из-под куртки хризантемы, случайный букет для случайного человека - так почему-то подумал Никита. Подумал и сказал:
– Муж?
– Муж, - ответила Джанго и по-птичьи наклонила голову.
– Мои соболезнования.– Голос у Никиты не изменился, ведь соболезнования, судя по дате на памятнике, запоздали как минимум на год.
Голос у Никиты не изменился, хотя Джанго лгала. И не знала, что Никита знает об этой лжи.
Зачем она солгала?
В трех минутах ходьбы от места последнего упокоения Мариночки Корабельниковой - зачем она солгала?
– Все в порядке, - бросила Джанго.– Давно заросло. Давно.
А вот у Никиты не заросло Совсем не заросло. И не зарастет никогда. Смотреть отсюда на могилу сына было больно, больно нестерпимо. И он опустил голову. И уставился на кроссовки Джанго: просто потому, что ему необходимо было найти точку опоры, за что-то зацепиться взглядом. Шнурок на правом развязался, и как только она до сих пор не наступила на него и не споткнулась? А, может, жаль, что не наступила и не споткнулась, тогда бы он обязательно поддержал ее, коснулся локтя, коснулся кожи, она рассмеялась бы, несмотря на спрятанные под курткой хризантемы... Конечно, она рассмеялась бы, ведь цветы были предназначены человеку, которого она даже не знала.