Любовное состязание
Шрифт:
Тут Конистан вспомнил о своих обязательствах перед мисс Брэмптон и вскоре не только восстановил добрые отношения с нею, но и заставил ее вновь улыбнуться. Он готов был продолжить ее очаровывать, искупая грехи, и после окончания танца, но вдруг заметил, как Эммелайн отвела Дункана в дальний угол бального зала, и это не позволило ему покинуть поле боя. Нельзя было допустить, чтобы она добилась своей цели.
Когда Эммелайн вновь втянула его брата в разговор с Грэйс, пытаясь вызвать у Дункана интерес к своей никчемной подружке, Конистана охватил приступ холодного бешенства. Как смеет мисс Пенрит строить против него козни, как она смеет заманивать в ловушку его младшего брата, за которого он, Конистан, несет ответственность!
Однако, прежде, чем он смог вмешаться, долг вежливости задержал его еще на несколько минут возле близняшек Брэмптон: невозможно было уйти, не перекинувшись словом с ними и с Торни. К счастью, юные леди вскоре сами покинули приятелей, спеша к своим хихикающим соученицам. Теперь ничто не мешало Конистану двинуться в атаку на Эммелайн.
Но тут Гарви крепко ухватил его за локоть. Удивленно обернувшись, Конистан увидел, что Торнуэйт улыбается ему с самым многозначительным видом.
– В чем дело? – спросил Конистан. Улыбка Гарви стала еще шире.
– Мисс Пенрит сегодня выглядит просто великолепно, ты не находишь? – осведомился он.
Конистан прищурился, пытаясь понять, что за игру затеял Торни.
– Она всегда выглядит великолепно.
– Совершенно верно, – кивнул его друг, весело подмигнув. – Хотел бы я обладать такой силой, чтобы взять над нею верх, – добавил он, переводя взгляд на Эммелайн, – ибо она, без сомнения, – самое обворожительное создание в Лондоне. Но, увы, у меня не хватит духу совладать с такой женщиной. Интересно, найдется ли на свете мужчина ей под стать?
– Нет, – угрюмо отрезал Конистан. – Эта женщина – сущая ведьма. Вот увидишь, она так и останется в девках до самой смерти.
– Ты слишком строг, – покачал головой Гарви.
Казалось, он хотел еще что-то добавить, но тут его взгляд переместился чуть правее плеча Конистана, глаза расширились, и он вздохнул с тоской.
Конистан готов был поддержать заинтересовавший его разговор о коварстве мисс Пенрит, но его ждало разочарование, ибо Гарви уже переключился на другой предмет. Он завидел издалека несравненную Алисию Сивилл и, пробормотав нечто невнятное об украшавшей ее тело родинке, пустился в погоню за дамой своего сердца.
«Хотелось бы и мне быть таким же беззаботным, как Торни», – с легкой завистью подумал Конистан, невольно залюбовавшись Торнуэйтом, пока тот с глубочайшим поклоном расшаркивался перед мисс Сивилл. Затем, по-жав плечами, он вновь занялся своей головной болью. Дело не терпело дальнейших отлагательств, и он принялся лихорадочно изыскивать предлог, чтобы прервать оживленный разговор Эммелайн с братом, однако, вновь увидев ее локоны, колышущиеся при каждом движении, и вспомнив слова Гарви, он вдруг понял, что решение задачи требует совершенно иного подхода.
Первоначально он просто намеревался любым способом воспрепятствовать поездке Дун-кана на рыцарский турнир в Фэйрфеллз, но слова «совладать с этой женщиной», произнесенные Торнуэйтом, вновь и вновь повторялись у него мозгу подобно назойливой гамме, которую разучивает на фортепьяно начинающая ученица, и помогли Конистану увидеть все в ином свете. У него зародился новый, более дерзкий план… Вместо того, чтобы удерживать Дун-кана от визита в Камберленд, почему бы ему самому не присоединиться к гостям и не предло-жить мисс Пенрит отведать ее же собственного лекарства? Другими словами, он должен заставить ее в себя влюбиться. Конистан усмехнулся, весьма довольный собой. Какое поистине справедливое возмездие! И какая идеальная месть за всех мужчин, когда-либо втянутых в магический круг ее чар и поплатившихся за это холостяцкой свободой!
Впервые за долгое время Конистан почувствовал себя значительно лучше и подошел к Эммелайн с твердым намерением открыть военные действия безотлагательно. Если ему удастся разбить ей сердце, Лондон опять заживет
5
Когда заполнявшая бальный зал толпа стала разбиваться на пары, готовясь к новому туру вальса, Эммелайн вдруг почувствовала, как кто-то схватил ее за локоть и потянул так сильно, что ей пришлось сделать несколько торопливых шагов, чтобы не потерять равновесия. В долю секунды она поняла, что оказалась пленницей Конистана, и он бесцеремонно увлекает ее за собой, подальше от Дункана и Грэйс! Какая неслыханная наглость! Он вел ее на самую середину зала и, очевидно, собирался танцевать с нею, несмотря на ее громкие и решительные возражения.
– Да как вы смеете? Это же уму непостижимо! Отпустите меня немедленно!
– Тихо! – властно скомандовал Конистан, проводя ее мимо других пар, разбросанных по залу. – Итак, из-за вашей глупейшей болтовни мы стали предметом всеобщего внимания!
– Болтовни?! – возмутилась Эммелайн. – А зачем вы вытащили меня сюда? Я не хочу с вами вальсировать. Даже не припомню, чтобы вы меня приглашали!
Конистан остановился на ходу и уставился на нее с безмятежно невинным видом.
– Ах да, теперь, когда вы об этом заговорили, я тоже припоминаю, что вроде бы забыл вас пригласить! – Не обращая никакого внимания на новую серию возмущения и протестов, он учтиво поклонился ей и самым серьезным тоном спросил:
– Не вверите ли вы мне свою очаровательную ручку на время танца? Обещаю хранить и беречь ее, холить, лелеять и защищать, равно как и ваше сердечко, вашу душу, ваши прелестные ножки в бальных туфельках, пока не закончится один-единственный коротенький тур вальса! По окончании его я торжественно обещаю вернуть их вам в целости и сохранности и проводить вас в безопасное место, не причинив вам вреда.
На протяжении всей этой тирады Конистан умудрился сохранить на лице совершенно невозмутимое выражение, и лишь в его серых глазах промелькнула насмешливая искорка.
«Интересно, что он задумал?» – удивилась Эммелайн. Заметив, что стала предметом всеобщего любопытства, она негромко ответила:
– Какую чушь вы несете! Ну хорошо, тем более что музыканты, как я вижу, уже настроили свои инструменты.
Она протянула ему руку, и, как только раздались первые звуки музыки, виконт подхватил и увлек ее в поток танцующих.
Как ни странно, во время танца он даже не пытался с нею заговорить, и Эммелайн была ему за это благодарна, поскольку ей никогда раньше не приходилось танцевать с ним. Ну разве что кадриль, но не парный танец, такой, как вальс. Да, все это было очень и очень странно: находиться в его объятьях, чувствовать у себя на талии его руку, направляющую ее в плавных поворотах грациозного танца. По мере того, как она осваивалась с непривычным ощущением его близости, а гнев стал понемногу утихать, Эммелайн подчинилась его легкой и текучей манере вести в танце и в душе даже восхитилась его искусством. Конечно, Конистан состоял из самых возмутительных недостатков, но как партнеру в вальсе ему не было равных. Она уже готова была сказать ему об этом, но вдруг поняла, что ей почему-то ни единой секунды не хочется тратить на пустую болтовню. Каждое новое движение – шаг вперед, назад, поворот, круг – казалось все более плавным и отточенным, словно они с виконтом слились в этом танце воедино. Краем глаза она замечала стремительное кружение атласных платьев, пестро расписанных вееров, сверкающих ожерелий и кричаще-модных желтых жилетов, но все это расплывалось перед ее взором смутными и неясными цветовыми пятнами. Эммелайн с удивлением обнаружила, что поминутно заглядывает своему партнеру в лицо и видит в его глазах отражение своего упоения танцем. Казалось, его сердце бьется в такт с ее собственным, и он, так же, как и она, испытывает наслаждение от омывающих их обоих звуков музыки.