Любовные чары
Шрифт:
Марина уронила голову на подушку и закрыла лицо локтем, чтобы спрятаться от его взгляда, в котором горела ненависть… и боль. Но ей было стократ больнее! Десмонд оскорблен потому, что другой мужчина покусился на его собственность, и не способен страдать так, как страдает она. Ведь он не любит ее!
Слезы хлынули ручьем. Марина уткнулась лицом в подушку, зашлась рыданиями.
– Прекратите истерику, – выдавил Десмонд, не глядя на нее. – У меня нет никаких прав упрекать вас. Всеми бедами, которые обрушились на вас, вы обязаны только мне. Я похитил вашу девственность, вынудил покинуть родной дом, связал узами брака, а затем развратил вас, ввергнув в тлетворную атмосферу
Он не договорил, только зубами скрежетнул.
– Зачем вы дергали меня за волосы? – спросила Марина, еле шевеля губами от внезапно навалившейся усталости.
– Вытаскивал из них сосновые иглы, – сердито ответил Десмонд. – Вы же были невероятно грязны, словно всю ночь бегали взад-вперед по парку.
– Но ведь так оно и было! – слабо выдохнула она.
Десмонд озабоченно нахмурился и снова поднес ей рюмку:
– Bыпейте, сами выпейте, сами! Похоже, вы сейчас снова упадете в обморок, и мне опять придется поить вас тем необычным способом, от которого я и опьянел.
– О чем вы говорите? – слабо повела рукой Марина, отстраняя рюмку.
– Осторожнее! – вместо ответа вскрикнул Десмонд и с досадой покачал головой: – Ну вот, вы все иголки рассыпали! Я хотел бросить их в камин и сжечь, а вы… Утром горничная увидит и решит, что я спятил, если приношу из парка сухие сосновые иглы к себе в комнату!
К себе в комнату? O господи… То есть она лежит в его постели?
Кровь побежала быстрее, и Марина почувствовала, что возвращается к жизни. Десмонд принес ее сюда, ухаживал за ней… Может быть, она не так уж и безразлична ему? Мысли неслись, перегоняли одна другую. И только одна с завидным постоянством возвращалась обратно – она ведь была почти раздета, беспомощна… Робко глянула на Десмонда и вздрогнула: он глядел прищурясь, и глаза его снова были чужими… совсем чужими!
– Вы ошибаетесь, Марион, – с горькой усмешкой молвил Десмонд, и взгляд его не оставил сомнений в том, что он прочел ее мысли. – Я вас не тронул. Чтобы я… после конюха… – Он брезгливо передернул плечами.
Некая неведомая сила вздернула Марину с постели, понесла к Десмонду. Некая неведомая сила влилась в ее руку, отвесившую ему такую пощечину, что он отшатнулся и едва устоял на ногах.
– Вы меня с кем-то путаете! – прошипела Марина, не помня себя от ярости. – Хоть я ваша тайная жена, однако же не обзавелась еще вашей фамильной чертой: страстью к простолюдинам!
Десмонд качнулся, схватился за край стола, чтобы не упасть, и глаза его так сверкнули, что Марина поняла: он тоже в ярости и едва способен владеть собой. Но Марине уже было море по колено.
– Да, да! Это ведь в ваших привычках! – усмехнулась Марина. – Вы ведь сочли меня крестьянкой, когда обольстили в бане и когда каждую ночь укладывали к себе в постель? Да все вы, Макколы, таковы. Ваш брат, тайно обвенчавшийся с Гвендолин и приживший с ней сына, ваш дядя, у которого любовница в деревне, ваш отец, так и не узнавший имени своего бастарда… И Джессика, которая душу дьяволу продаст, лишь бы сделаться леди Маккол, всего лишь усвоила вашу манеру. Но меня вы…
Все взорвалось у нее в голове. А затем что-то больно ударило Марину в спину, и она обнаружила, что лежит на ковре, а левая ее щека горит и наливается болью.
Десмонд ударил ее! Все теперь кончено меж ними!
На Марину навалилось горе, для которого мало слез. Нет, не оплакать боль, невыносимую боль, пронзившую все ее существо.
А Десмонд распахнул двери, выглянул. Ему стало стыдно, не услышал ли кто скандал, который они устроили друг другу. Только
Ей захотелось умереть прямо сейчас, немедленно. Марина повернула голову, зашарила пальцами по ковру. Стекло, осколок стекла… Она стала поднимать руку – и замерла, вдруг ощутив, что Десмонд рядом.
– Ого! – недобро усмехнулся он. – Да вы, я вижу, вооружены? Намерены отомстить обидчику, да? Ну, этим вы меня только оцарапаете!
С легкостью вынул из ее пальцев осколок, и не успела Марина огорчиться потерей, как ощутила прикосновение чего-то тяжелого и холодного. Рукоять кинжала!
– Вот так, – одобрительно кивнул Десмонд, – держите крепче. Заносите и бейте. Я даже наклонюсь, чтобы вам было удобнее. Куда желаете ударить? В сердце или в горло? Ну же, Марион, смелее!
Марина непонимающе смотрела, как он рванул рубашку.
Какая у него гладкая грудь, между шеей и плечом бьется голубоватая жилка… Ах, приникнуть бы к ней губами! Но нет, нельзя. Любить его нельзя! Невозможно. Смертельно.
Марина закрыла глаза. Кажется, Десмонд вынул кинжал из ее дрогнувших пальцев. Кажется, приподнял, прижал к себе, зашептал, касаясь губами уха, спутанных волос, задыхаясь, не то смеясь, не то… Нет, ей все кажется, все лишь мнится!
– Прости, что ударил тебя, – бормотал Десмонд. – Но как было иначе тебя остановить? А если бы кто-то услышал, как ты враз открываешь все тайны, которые навлекли проклятие на Маккол-кастл, которые стоили жизни Алистеру, а может быть, и не только ему? Слава богу, в коридоре никого не было. Может, все и обойдется. Но теперь к страху, который я и так испытываю ежечасно и ежеминутно, что не успею отомстить за Алистера, примешается еще и страх за твою жизнь. Ну зачем я принудил тебя сюда приехать?! Но я и не предполагал, что все так безнадежно запутано! И как тебе удалось до всего дознаться?
Не слыша ответа, он заглянул ей в лицо, и голова Марины безжизненно упала на его плечо. Трижды волна ярости поднимала ее сегодня – и оставляла в изнеможении. Теперь она окончательно обессилела.
Десмонд поднял Марину с полу и снова положил на кровать. Взял из шкафчика другую рюмку, наполнил коньяком. Поглядел на Марину и осушил рюмку одним глотком. А потом вдруг склонился над Мариной и припал к ее губам.
Губы его были влажны и горьки. Она успела осознать это, и в ту же минуту его язык проник меж ее губами, принудив их раскрыться, а вслед за тем ее рот наполнился жгучей жидкостью. Марина вздрогнула, едва не поперхнувшись, когда коньяк хлынул ей в горло, и вынуждена была торопливо сглотнуть. «Так вот что он имел в виду…» – мелькнула мысль. В то же мгновение Десмонд отстранился от нее, и Марина испытала приступ мгновенного, ошеломляющего одиночества, но тут же поняла, что он оторвался от ее губ, чтобы сделать новый глоток. И когда коньяк опять попал ей в горло, мгновенно проглотила его, а прежде чем Десмонд отстранился, сжала губами его язык.
Десмонд издал хриплый, мучительный стон. О нет, не коньяк вернул ей силы, а его стон подавленного, рвущегося на волю желания!
Марина обхватила его плечи, стиснула, отчаянно боясь, что он рванется, совладает с собой… но нет, он приникал к ней все теснее, все крепче вжимался в нее.
И все же Десмонд рванулся —последние остатки гордости ожили в нем.
Марина плавно повела бедрами, еще крепче прижалась к Десмонду. А он все еще противился ей… Почему? О чем он думает сейчас, какими мыслями гонит от себя наслаждение? Какие призраки одолели его?