Любовные доказательства
Шрифт:
Пришел в купе с котелком, шарахнул марганцовки, сидит, попивает. Достал из рюкзака банку говяжьей тушенки, вскрыл перочинным ножом, знай ест своей дорожной вилкой. Жир теплый, капает.
Я к нему со своими припасами:
— У меня есть сыр, хлеб, йогурты… Берите, ешьте. Я покупала для нас двоих.
Не дрогнул. От классового врага — ни крошки.
— А зачем? У меня свое. Тушенка — еще из дома. Жена дала.
…Так и ехали. Под полкой — отчаянно скреблась золотистая черепаха. Я спрятала ее в коробке с травой. Накрошила туда сырку, яблочка. Она освоилась,
Наконец уже на самой последней границе — кажется, в Могилеве, вошел дюжий молодой пограничник:
— Ваши паспорта.
Листал, листал мой паспорт, то так вертел его, то этак, хмурился, покусывал губу, наконец отчеканил железным голосом:
— А у вас, товарищ Николаева, нет выездной визы из России. Пройдемте с вещичками до выяснения вашей личности.
— Как это нет выездной визы? — удивилась я. — Я ведь столько уже границ проехала: Россия — Украина, Украина — Молдавия, Молдавия — Румыния, Румыния — Болгария, Болгария — Македония, Македония — Албания и — в обратном порядке. А вы говорите — визы выездной у меня нет.
— Ничего не знаю, что вы там проехали. Пройдемте. Если будете оказывать сопротивление, занесем это в протокол. — Голос пограничника зазвучал бдительно и зловеще.
— И что там со мной будет?
— Ничего, посидите в КПЗ, пока наши люди не выяснят, как вы здесь оказались, а потом, если все в порядке, отправим вас с оказией в Москву.
Честно говоря, я почти сдалась, так я была ошарашена. Ну и потом — может быть, это голос судьбы: «Вперед, к новым приключениям!» В Могилеве я никогда не была. Там, что ли, произошло отречение государя императора Николая? Или это было на станции «Дно»?..
Кроме того, мой духовник любил повторять: «Если что-то не получается по не зависящим от тебя обстоятельствам, значит, Господь приготовил тебе кое-что получше». Вот не получилось мне по независящим обстоятельствам добраться до Москвы, значит, в Могилеве мне будет лучше. И я почти уже собралась выходить. Но — черепаха! Сейчас я возьму коробку, она начнет скрестись, пограничник ее засечет, контрабанда… Да ну, не пойду. У меня через два дня день рождения. Меня родитель и родительница ждут. Муж тоже ждет. Дети. Все-таки вряд ли в могилевском КПЗ мне приготовлено Господом «кое-что получше»!
Сомнение огромное меня одолело, вера непроизвольно пошатнулась, нашла кручина. Решила, не пойду и все. Пусть уж волоком меня волокут. Приключения так приключения!
— Визу получал за меня работник иностранного отдела. В МИДе. И вообще мы — делегация, — почти закричала я, обрадовавшись, что нашла для себя зацепку. — Эн с Точкой, вы — глава делегации, покажите-ка нашу бумагу! Сейчас этот господин убедится.
И вдруг Эн с Точкой, запустив по-ленински руки себе
— Вы только меня не впутывайте в эту историю. Я тут ни при чем. Вам лучше пройти в отделение, как говорит товарищ.
— Дайте сюда бумагу! — твердо сказала я.
Он еще глубже засунул руки и все покачивался, все покачивался:
— Они ведь знают, что делают, пограничники. Профессионалы. Вам лучше пойти с товарищем, не портить себе протокол.
Тут я растерялась. Я взяла паспорт и стала почти машинально его листать. Он весь был в визах, штампах, штемпелях… Наконец, в самом конце, я увидела то, что искала.
— А это что такое, — я сунула под нос пограничнику нужную страницу. Он пригляделся, козырнул, щелкнул каблуками и — был таков.
Поезд тронулся. Мы были в России.
Тут уже я закинула ногу на ногу и стала покачиваться туда-сюда, пристально вглядываясь в своего визави. Он сидел сжавшийся, обгорелый, с короткой шеей, в грязной майке, в которой проходил все эти восемь дней, вопреки всякому протоколу и назло битком набитому чемодану. Он сидел, нахлебавшийся мутной теплой воды с марганцовкой, закусивший тушенкой без хлеба, и обмирал под моим насмешливым взглядом:
— Ну что, Эн с Точкой! Сдать меня хотели! В КПЗ! Пограничникам!
— Может быть, у вас подданство двойное? — заюлил он. — Может, поэтому он хотел вас высадить? Они ведь, пограничники, знают — там в паспортах есть такие знаки, которые дают информацию. Скажите — двойное у вас гражданство? Ну там еще американское или израильское…
— Угу, — сказала я, не отрываясь глядя на него.
И он как-то весь сник. Лицо его приняло жалостливое, плаксивое, какое-то бабье выражение, и он произнес дрожащим голосом, в отчаянии:
— Ну вот, вы теперь, наверное, все про меня Наталье Ивановой расскажете!
— ???
— Ну да, все расскажете про меня этой Наталье Ивановой, там, у себя, в Союзе своем писателей!
Обреченность была написана на его лице.
— Обязательно расскажу, — расхохоталась я, вытаскивая из коробки расхрабрившуюся черепаху, рвущуюся изо всех сил к своему далекому морю.
…Ну вот и выполнила наконец обещание, вспомнилось, пришлось к слову.
ПОЛЕТ ШМЕЛЯ
Эту Шурку мы получили как приданое — вместе с домом в Троицке. А дом нам достался чудом по молитвам моего духовного отца — игумена Ерма. Дом был белый, каменный, двухэтажный, с огромным садом. Когда-то его строили немцы для своих немецких фрау и офицеров. Чтобы жили в нем да радовались, рожая крепких светловолосых немецких киндер. Даже я еще находила по углам трофейные книжечки с описанием и иллюстрациями счастливой немецкой жизни: вот он и она сидят на лавочке в палисаднике перед домом и нюхают общий цветок или читают «Майн кампф».