Любовные и другие приключения Джиакомо Казановы, кавалера де Сенгальта, венецианца, описанные им самим - Том 2
Шрифт:
Когда я подъезжал к Турину, в Риволи меня встретила Кортичелли, которую кавалер Раиберти упредил о моём приезде. Она вручила мне письмо этого обязательного человека, где был указан нанятый им для меня дом, ибо я не желал останавливаться в гостинице. Сделавшаяся послушной как овечка, Кортичелли покинула меня при въезде в город. Я обещал навестить её и поспешил на свою квартиру, оказавшуюся удобной во всех отношениях.
Любезный кавалер Раиберти не замедлил нанести мне визит и, сделав отчёт в деньгах, потраченных на Кортичелли, возвратил оставшееся. Я сказал ему:
— Я совершенно не стеснён
— У меня есть истинный артист кулинарного художества, вы можете взять его хоть сегодня.
— Вы не человек, а золото, синьор кавалер! Договоритесь с этим маэстро, но предупредите, что на меня трудно угодить.
— Вам уместно сделать визит графу Аглие, — посоветовал мне Раиберти, — он уже знает, что вы содержите Кортичелли, и я должен сообщить вам, что дама Пиаченца, у коей она остановилась, имеет формальное распоряжение не оставлять вас наедине с нею.
Сей приказ показался мне весьма забавным, но поскольку я уже был равнодушен к Кортичелли, то нимало не огорчился, тогда как достойный кавалер, полагавший меня влюблённым, выражал своим видом искреннее соболезнование.
— Её поведение здесь, — сообщил он, — вполне безупречно.
— Я рад слышать это.
— Вы могли бы устроить так, чтобы она взяла несколько уроков у балетмейстера Дюпре, который тогда непременно поставит её в карнавальное па-де-де.
Я обещал сему милейшему человеку во всём следовать его советам и сразу же отправился к викарию. Этот последний принял меня весьма любезно и даже поздравил с возвращением в Турин, после чего улыбаясь сказал:
— Должен предупредить вас, что мне известно о вашей танцовщице. Однако же честная женщина, у которой она живёт на пансионе, имеет строжайшее предписание не допускать никаких визитов без своего присутствия.
— Это доставляет мне величайшее удовольствие, тем паче, что матушка девицы, по-моему, не слишком строга. Синьор кавалер Раиберти, коему я поручил сию юную особу, в точности исполнил все мои желания. Надеюсь, эта девица окажется достойной вашего покровительства.
— Предполагаете ли вы оставаться здесь на карнавал?
— С позволения Вашего Превосходительства.
— Сие зависит лишь от вашей благонравности.
— Если не считать кое-каких мелких слабостей, моё поведение всегда безупречно.
— Но есть слабости, которые у нас не дозволяются. Вы уже видели кавалера Осорио?
— Я рассчитываю засвидетельствовать ему своё почтение сегодня или завтра.
— Сделайте любезность, передайте от меня поклон. — С этими словами он позвонил, и я удалился.
Кавалер Осорио принял меня в департаменте иностранных дел со знаками величайшего благоволения. Когда я рассказал ему о своём визите к викарию, он с улыбкой спросил, расположен ли я подчиниться запрету видеться без помех с моей любовницей.
— Да, — отвечал я, — поскольку сам предмет уже не интересует меня.
На что он возразил:
— Ваше безразличие может рассердить поставленного при ней неподкупного стража.
Я понял его, однако же запрещение бывать наедине с Кортичелли и в самом деле устраивало меня. Имея некоторую склонность к скандальным происшествиям, я не сомневался,
XXXVI
МОИ ПРИКЛЮЧЕНИЯ В ЛОНДОНЕ
1763 год
Англия имеет своё особенное лицо, совершенно отличное от государств континента. Это страна дождей и туманов, где солнечный свет кажется проникающим как бы сквозь промасленную бумагу. Нужно долгое время прожить на Британских островах, чтобы привыкнуть к здешнему климату, и в особенности к характеру самих англичан. Когда вступаешь на землю Британии, к горлу подступает тошнота из-за отвратительного запаха, исходящего от моря, избежать которого нельзя никакими средствами. Он пронизывает всё: хлеб, мясо и даже напитки, за исключением самых лучших вин; исходит от белья и посуды. В Англии везде чувствуется близость и влияние моря. Весь народ буквально пропитан им — это истинная нация моряков. Вследствие общего для всех народов предрассудка англичане льстят себя мыслью, что по сравнению с остальными обитателями земного шара они принадлежат к высшей расе.
По дороге от Дувра к столице я имел случай наблюдать красоту ландшафтов, исправность домов и царящие повсюду порядок и величайшую чистоту. Не прошло и шестнадцати часов после отъезда из Дувра, как мы уже были в Лондоне.
Я взял трость и шляпу и, выйдя на улицу, пошел куда глаза глядят. По своему неведению я попал в кофейню “Оранж” — нечто среднее между таверной и погребком, где собирались все проходимцы из Италии, равно как и со всего света. В Лионе мне говорили об этом заведении и советовали избегать его. Однако же каприз судьбы словно за руку привёл меня именно туда. И вот я сижу в углу перед графином лимонада, а какой-то незнакомец подошёл читать около моей свечи. Сия личность держала в руках карандаш, зачёркивала некоторые слова, добавляя другие. Я приметил, что газета у него итальянская, а вся правка — сплошные ошибки. Моё чувство пуриста не могло этого вынести:
— Как, сударь, уже четыреста лет anchora пишется без h, а вы позволяете себе вставлять его!
Он посмотрел на меня с улыбкой и отвечал:
— Согласен и готов присоединиться к вашему мнению, хотя здесь на моей стороне авторитет Боккаччо.
— Поскольку вам известен сей автор, я вынужден просить прощения. Сударь, конечно, учёный?
— В некотором роде. Моё имя Мартинелли.
— Уж не родственник ли Кальсабиги?
— Его самого.
— Я с наслаждением читал ваши сатиры.
— С кем имею честь?
— Кавалер де Сенгальт. Скажите, скоро ли будет завершено ваше новое издание “Декамерона”?
— В самое ближайшее время. Однако мне не достает того же, что и большинству полезных книг — подписчиков.
— Не угодно ли подписать меня?
— С превеликим удовольствием. Вот абонемент на одну гинею.
— Дайте мне два. Кстати, не можете ли сказать, как называется эта кофейня?
— Так вы только вчера приехали?
— Сегодня.
— Судьба привела вас в самое дурное место столицы. Однако вы только что прибыли, и вам будет трудно найти свой дом. Позвольте проводить вас.