Любовные утехи русских цариц

Ватала Эльвира

Косметика, конечно, тогда, даже французская, так далеко, как сейчас, не ушла, косметология тоже, и как ни старались операторы чулки на объектив натягивать, чтобы черты лица расплывчатые получились (известна вам такая варварская практика?), — ничего не вышло. А с практикой этой одно безобразие, да и только! Ведь это то же самое, когда певец рот открывает, а фонограмма его голосом «вкалывает». И часто бывали казусы: свет, например, вдруг выключится, а певцу еще об этом неизвестно, он старается вовсю, и получается — «открывает щука, то бишь певец, рот, да не слышно, что поет».

Ну, естественно, природа над собой насилия не выносит. Умерла наша великая актриса Любовь Орлова, наверно, в клочки разорвав всю ленту незаконченную, где она вместо обольстительной женщины явилась хорошо сохранившейся старушкой. Вовремя уйти в отставку, гордо,

с достоинством стареть — о, это могут немногие! Почему-то в сознании стареющих знаменитостей не укладывается, что природу насиловать нельзя. Надо к ней с уважением относиться, и как бы вы ни пыжились, наши семидесятилетние красавицы с молодыми супругами под мышкой, в паспортах на десяток лет время тормозя, натура возьмет свое. И выходит, скажем, дива, всеобщая любимица, с изумительной фигурой, тоненькая, стройненькая, с копной рыжих волос, в великолепном, времен Елизаветы I Английской платье (королева, чтобы скрыть свою старческую шею, носила очень высокие воротники), люди в восторге ахают, а одна старушка, подобно тому мальчику из «Голого короля», возьми и скажи во всеуслышание: «Боже, какая же у нее старая спина». А зрители смотрят и видят — действительно, спина не того, не очень… сухая, лишенная влаги и жизни спина, как у старушки.

Мы это к тому, дорогой читатель, говорим, что из королевского алькова, как со сцены, надо уходить вовремя, дабы не оконфузиться не только в собственных, а главное, в чужих глазах!

Особенно жалки и отвратительны стареющие королевы и царицы. Вспомним, в какую руину превратилась мать Людовика XIV, когда-то ослепляющая своей красотой Анна Австрийская! В сорок два года она, по которой умирал от любви всесильный кардинал Ришелье, стала разжиревшей матроной с одутловатым румяным лицом, крючковатым носом, отвислой нижней губой и двойным подбородком. И из прежней очаровательной мечтательницы превращается в ворчливую ханжу. И сейчас же придворные, еще недавно курившие фимиам ее красоте и величию, теперь лишают ее элементарной деликатности и уважения, проявляя наглость и цинизм, коль скоро коснулись ее, старушки, старость и болезни, с нею связанные. В 1664 году у Анны Австрийской обнаружились признаки ужаснейшей болезни — рака груди, и 25 января 1666 года она скончалась. Ее камердинер Беринген так говорил: «Конечно, государыня, всем нам жаль терять вас, но мы утешаемся мыслью, что смерть избавит вас от страданий и от ужасной вони, которая исходит от вашей раны» ^[219] . В это время в соседней комнате ее сын Людовик XIV и его брат Филипп Орлеанский делили драгоценности умирающей королевы.

219

К. Биркин. «Временщики и фавориты». СПб. 1871 г., стр. 366.

А ослепительная развратница и умница Маргарита, воспетая как королева Марго не в одном романе и сама обогатившая французскую литературу не только своими многочисленными любовными приключениями, но и философскими трактатами! Ведь это она теперь из какого-то захудалого своего парижского особнячка, лысая, беззубая, толстая, утиной неуклюжей походкой ковыляет к второй жене своего экс-мужа Генриха IV, чтобы немного понянчить его детишек.

Наши царицы старели отвратительно, прямо это вам скажем, дорогой читатель, без обиняков. И все смертельно боялись старости. Елизавета Петровна ограничила число зеркал во дворце, не любила, когда кто-либо говорил о смерти, не прощалась с покойниками, не позволяла, чтобы какая-нибудь траурная процессия проходила мимо ее дворца. А когда долго прослуживший ее лакей Щеглоков опасно заболел, она живо отправила его умирать на родину. Не дай бог, во дворце скончается!

Екатерина Великая от приближения старости страдала больше всех и болезненнее всех. Но, умея хорошо владеть собой (вот замечательная черта-то, вот бы нашим некоторым членам Госдумы ей поучиться!), она внешне свою скорбь не высказывала, только не любила отмечать свои дни рождения, резонно замечая: «Чему радоваться? Что на один год человек стал старее? Каждый раз лишний год, без которого я могла бы отлично обойтись».

Начала часто и подолгу просиживать перед зеркалом. Если раньше туалет отнимал у нее всего несколько минут, то сейчас стал занимать часы. Никогда раньше не обнаруживаемое щегольство в одежде и страсть

к платьям вдруг стали обнаруживаться. Платья стала носить очень богатые, дорогие, как будто их блеском хотела затмить поблекшую молодость. Вот как один историк об этом пишет: «Призывая в молодости к воздержанию в одежде, запретив шелка и бархат, к старости Екатерина Великая стала ужасною модницей и этого же требовала от своих подданных.

Они должны были одеваться не только по моде, но и богато. Так, в 1769 году императрица разгневалась на графа И. Чернышева, что он в день ее рождения был в шитом шелком, а не золотом кафтане».

Еще десяток-другой лет назад она бы только приветствовала такую разумную моду, а сейчас это ее раздражает, она предается роскоши, выходит в богатых платьях, не довольствуясь только кусочком льда, как раньше бывало, применяет разные мази, притирания и пр. Это мало помогает, царица стареет быстро и некрасиво. Уместно тут вспомнить слова иностранного посла де Кюстина: «Нет ничего прекраснее русских стариков и ужаснее русских старух».

Екатерина толста, неуклюжа, лицо обрюзгло и как-то одновременно старчески заострилось к нижней челюсти, а ноги распухли, как бревна. Екатерина II, подобно своему фавориту Потемкину, не желала принимать услуг врачей, с упорством маньяка предпочитая им разных шарлатанов, например, придворного шута Ламоро Кадони. Он «выписал» такой вот рецепт лечения царицыных ног: в принесенной им самолично ежедневной морской воде мочить ноги. Чем вода холоднее, тем лучше. Сначала она чувствовала себя от этой процедуры легче, а потом ноги распухли с новой силой и уже мало чем напоминали те маленькие, изящные ножки, которыми Екатерина когда-то славилась.

Конечно, придворные и некоторые хроникеры того времени из лести и угодничества, которые укоренились при дворцах испокон веков, старались этого не замечать или, во всяком случае, сглаживать прогрессирующее явление болезни царицы. Зубов нет? Ну, только несколько спереди, корни еще хорошие. Ноги опухли и не ходят? Невелика беда — придворные переделают в своих домах лестницы на наклонные платформы, благо во дворце это давно уже сделали, и царица, подобно мамочке с годовалым ребеночком в колясочке нашего времени, может самолично подниматься вверх. Эскалаторов тогда не было. Да и, думаем, трудно это было бы технически осуществить. Помните, как наши конструкторы старались Леониду Брежневу сконструировать эскалатор к самолету, не на руках же его вносить на глазах всего мира? Ломали головы наши конструкторы, ломали, но идею осуществить не смогли: слишком мало расстояние самолета от земли.

Все чаще с Екатериной случаются обмороки, которым сопутствуют тики. В 1774 году Дюран, французский посланник, писал: «Императрица упала на днях в обморок перед тем, как сесть в холодную воду, и этот обморок продолжался более получаса. По словам самых преданных слуг, у нее замечают с некоторых пор странные подергивания и движения; вследствие злоупотребления холодными ваннами и табаком она по временам теряет сознание и у нее появляются идеи, противоречащие ее характеру. Заключение, которое я вывожу из этого, что она страдает истерией» ^[220] .

220

К. Валишевский, «Роман императрицы». СПб. 1900 г., стр. 566.

Ее психическое состояние в это время оставляло желать много лучшего. Всегда выдержанная и ровная, она сейчас нередко раздражается, а мягкая, известная ее приветливость сменяется то меланхолией и угнетенным состоянием, то взрывами непомерной веселости.

Известный ученый-сексопатолог Форель так характеризует такое состояние человека: «Ребяческая веселость и смех сменяются вдруг периодами глубоко угнетенного настроения. Нередко здесь наблюдаются апоплексические приступы, которые обусловливаются гнездами кровоизлияния и размягчения — а отчасти временным расстройством кровообращения и местными отеками мозга. После таких приступов часто появляются параличи подъязычного и лицевого нервов» ^[221] .

221

А. Форель. «Половой вопрос». СПб. 1906 г., стр. 404.