Любовные утехи русских цариц
Шрифт:
«Я погружена в глубокую скорбь. Моего счастья не стало. Я думала, что сама не переживу невознаградимой потери моего лучшего друга, постигшей меня неделю назад. Я надеялась, что он будет опорой моей старости: он усердно трудился над своим образованием, делал успехи, усвоил себе мои вкусы. Это был юноша, которого я воспитала, признательный, с мягкой душой, честный, разделявший мои огорчения и радовавшийся моим радостям. Словом, я имею несчастье писать вам, рыдая».
Эти примеры отчаяния царицы мы вам приводим, дорогой читатель, в назидание тем историкам, которые утверждают, что Екатерина умела отделять свои любовные дела от государственных и никогда их не смешивала. Как видите, дорогой читатель, отнюдь нет, мешала она часто, получая коктейль любовных утех и государственных дел, правда, только в экстремальных ситуациях. В нормальных — и тем и другим отводилось строго определенное место, и никогда в ее часы, отведенные царской службе, не планировалась встреча с фаворитом.
Но, как говорится, скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается, но ничто в этом мире не вечно, скорбь царицы тоже, и время действительно оказывается
История знает много примеров, когда монархам казалось, что они жить без фавориток не могут и что после их смерти они умрут от тоски по невосполнимой утрате. Помните, как Людовик XV оплакивал смерть маркизы Помпадур? Ему тоже казалось, что после ее смерти и ему лучше не жить. Но на самом деле от любви умер только один-единственный монарх — Карл VII Французский, так влюбленный в свою любовницу Агнесс Сорель, что когда она болела, государственные дела останавливались, а король, бледный, с запавшими глазами, день и ночь проводил у ложа своей возлюбленной в слезах и молитвах, умоляя Бога вернуть ей здоровье, а когда она умерла, по всей вероятности, отравленная, король не смог пережить ее смерти: через короткое время от тоски и печали, лишившись аппетита, умер голодной смертью. Но это случилось только один раз в истории мира, а вообще-то монархи быстро приходят в себя после утраты возлюбленных.
Но прошествии какого-то времени царица вновь загорелась жаждой жизни и, конечно, любви, тем более что годы летят с неумолимой быстротой и предчувствие старости уже на пороге: уже седые волоски появились в ее роскошных волосах, уже выпал передний зуб, уже талия далека от осиной, глазки начинают слезиться, а под ними и возле губ появляются отвратительные и так мешающие женщинам жить «гусиные лапки».
Любить, любить и хоть немного быть счастливой после утраты драгоценного любовника — теперь желание Екатерины. Но кто же может заменить такой совершенный перл, каким был Ланской? Нашелся один, Ермолов его фамилия. И пока он готовится расположиться в алькове императрицы, во дворце начинается суета. Это преданные подданные наперебой подсовывают царице своих кандидатов, отнимая, таким образом, монопольное право у Потемкина. Заботясь о покое матушки государыни и памятуя хорошую пословицу, что клин клином вышибают, заметалась дворня в поисках нового для царицы фаворита. И вот уже чуть ли не своих любовников предлагают фрейлины и родственников верные царедворцы. Но больше всех усердствовала президент Академии наук Екатерина Дашкова. Она предлагала царице ни больше ни меньше только своего сына князя Дашкова. А что? По всем параметрам подходил: молоденький, красивенький и умишком особо не отличается — вполне благодатный материал, ибо царица сейчас больше всего любит в антрактах основной службы воспитывать и образовывать своих фаворитов. Но светлейший Потемкин возмутился такой безнравственностью княгини и, наложив вето, предложил своего кандидата — Алексея Петровича Ермолова, бравого двадцатидвухлетнего унтер-офицера (о, не волнуйтесь, дорогой читатель, по поводу низкого звания любовника царицы, он живо станет генералом) Семеновского полка. И вот он уже флигель-адъютантом въезжает в слегка отреставрированные покои фаворитов со своим пока еще скромным скарбом. Зато амбиции у него далеко не скромные. Вознамерился занять место в сердце императрицы, по силе чувства не уступающее Ланскому. Да не с того конца, бедняга, начал. Ему бы музицировать или стишки сочинять, а он все больше нытьем своим занят. Все донимает царицу печалью по поводу своего не очень устойчивого положения в частности, и шаткого положения фаворита вообще. Это он что, наглец, на донжуанство Екатерины Великой намекал? Надоел он царице своими притязаниями на долговечность. Шестнадцать месяцев ныл, но успокоился маленько, когда получил свою порцию в 4000 душ крестьян, имение в 100 тысяч рублей, 200 тысяч рублями, но и потом получит еще 160 тысяч за особые заслуги. Государыня, сердце которой изболелось по любви и чувству и от постоянных разочарований, решила терпеть нытье Ермолова, как долго это возможно будет. Но он сам ускорил свою отставку. Полез воевать и состязаться с самим Потемкиным. Знал бы светлейший Потемкин, какую змею пригрел он на своей груди, никогда бы этого фаворита царице не рекомендовал.
Неблагодарный Ермолов, вместо того чтобы в струнку перед Светлейшим стоять, перед благодетелем, в рот ему с почтением заглядывать, сам свой рот ни на минутку не закрывает. Все время бегает к императрице с разными кляузами на Светлейшего. И в разных взятках и корыстных намерениях князя обвиняет. Запретил Потемкин ввозить в Россию стекло, потому что свой стекольный завод достраивает. Отпущены ему деньги там на что-то из казны? Этого «что-то» и в помине нет, а любовницы Потемкина ходят в новых бриллиантах. И так надоедливо и настойчиво жужжал императрице под ухо о нечестности Потемкина, что государыня мягко пожурила своего друга, в чем подданные и Ермолов усмотрели прелюдию заката эпохи Светлейшего. И вот уже Ермолов восходящим светилом по дворцу расхаживает и уже силится Потемкина с должности главнокомандующего спихнуть и вообще стереть с лица земли. Придворные царедворцы, как хороший барометр в плохую погоду, живо переметнулись и теперь уже свое благосклонное внимание на фаворита обращают, а на Потемкина даже не смотрят. И на его званые обеды не являются. Как крысы на тонущем корабле, предчувствуют того скорое падение. Даже иностранные послы, всегда на хлебосольство Потемкина падкие, теперь стороной его дворец обходят. А Светлейший знай себе в бороду посмеивается. Французскому послу Сегюру, обеспокоенному положением дел в России, так заявил: «Не мальчишке свергнуть меня. Собака лает, ветер носит». В самом деле, это же карикатура, чтобы какому-то Ермолову тягаться с самим Потемкиным! Это же просто слон и моська. Лает себе маленькая собачонка на слона, а он ее даже не
Вот ведь как ультимативно вопрос поставил. После чего дворцовой дверью хлопнул, из Царского в Петербург удалился и там в доме Льва Нарышкина или целыми днями в карты играет, или влюбленного в его дочь представляет.
Екатерина не на шутку испугалась. Фаворитов много, а Потемкин один. И правильный выбор сделала. И вот Ермолову заявляют: «Ну-ка, милейший, ваша песенка, то бишь кляузы спеты. Собирайте вещички и извольте вон из дворца. Извольте попутешествовать немного. Заграничным свежим воздухом подышать. Авось там из вас кляузный дух выветрится. Так лет на пяток вам отпуск. А если после этого времени ваш характер изменится в сторону лучшую и вы не будете делать попытки Светлейших свергать, то кто знает, кто знает!..»
Обнадеживала, словом, фаворита матушка государыня. Но он, хорошо зная характер своей государыни, никогда не евшей вчерашних щей, не очень верил этим словам. Для виду уныло соглашался с царицей и, что-то там уныло бормоча о своих пророческих снах, которые ему во все время царствования его фавора именно такой финал предвещали, поспешно выехал за границу без отсрочки и промедления, специального разочарования не испытывая, ибо получил от царицы на свое путешествие весьма кругленькую сумму. Еще легко отделался. Могло быть и похуже. Но Светлейший посчитал ниже своего достоинства с «моськами» воевать или мстить им. Соперник должен быть достоин его. Помните, как в русском кодексе чести: ни один дворянин простолюдина на дуэль не вызовет, пусть тот хоть в глаза ему плюет. Враги должны быть равны.
Но после этого случая задумался Светлейший над серьезной проблемой: где и как стоящего фаворита во дворец предоставить. А то уж больно часто там на старуху бывала проруха.
Ермолов же, подышав свежим воздухом за границей пять лет, как ему и велено было, вернулся в Москву, эту верную резиденцию отставленных фаворитов, и там, правда, не в большом счастье, зато в довольстве и спокойствии прожил еще очень долго и ушел в мир иной в возрасте 82 лет, что, согласитесь, дорогой читатель, весьма почтенный для того времени возраст.
А в свите того же Потемкина отыскался новый фаворит, двадцатишестилетний Александр Мамонов. Вот где сходство-то с внуком императрицы полное, даже имя то же самое.
Конечно, он наделен всевозможными талантами, иначе и быть не может. И, как всегда, царица восхищается его образованностью, воспитанием и внешним видом. Хвалит его остроумие, ловкость, любезность, безупречные манеры. Вот образчик ее письма Потемкину: «Он весьма милый человек, и он день ото дня все любезнее и милее становится». Знания Мамонова сводят ее с ума. Несколько начитанный во французской литературе, бегло говорящий на нескольких иностранных языках фаворит в ее глазах приобретает черты гения. Не прекращаются хвалебные гимны Мамонову в письмах Екатерины к Гримму: «Это существо с прекраснейшим сердцем, в котором таятся большие запасы честности. Ума у него за четверых, несметный источник веселья, много оригинален в понимании вещей и в способе их описывать, великолепное воспитание и поразительная осведомленность во всем, что может сообщить блеск уму. Увлекается поэзией и страстно любит музыку» [211] .
211
А. Савин. «Фавориты Екатерины Второй». «Дело». М. 1912 г.
И в следующем:
«Мы скрываем как преступление наше увлечение поэзией. Мы страстно любим музыку. У нас редкая способность быстро ориентироваться во всем. Бог весть, что только мы не знаем. Мы декламируем, болтаем, умеем поддержать разговор в самом лучшем обществе, мы очень вежливы, мы пишем по-русски и по-французски как у нас редко кто умеет писать, как по стилю, так и по содержанию. Наша наружность вполне отвечает нашим внутренним качествам. У нас очень правильные черты лица, чудесные черные глаза с бровями, каких и на свете нет, рост выше среднего, благородная осанка, легкая походка» [212] .
Видите, дорогой читатель, каких гениев русская земля для царицына ложа взрастила… И откуда только взялась такая всесторонне одаренная личность? Почему так долго в свите Потемкина обитала, специального восторга того не вызывая? И Екатерина просит своего Светлейшего друга полюбить Мамонова, который день ото дня милее и краше становится, и как главную «наперсницу» в сердечных делах письмами о своем фаворите его засыпает: «В нас (своих фаворитов царица всегда описывает в первом лице множественного числа) бездна остроумия, хотя мы никогда не гоняемся за остроумием. Мы мастерски рассказываем и обладаем редкой веселостью, наконец — мы сама привлекательность, честность, любезность и ум».
212
К. Валишевский. «Вокруг трона», стр. 218.
Но достаточно, дорогой читатель, нам с вами из-под розовых очков матушки государыни на Мамонова поглядывать, в дикий восторг от его достоинств приходя. Пора за дело приниматься, тем более что Мамонов, поощряемый и одобряемый влюбленной царицей, уже за письменный стол крепко уселся и, как отличник в гимназии, похвалы царицы желает оправдать. И он принимается за творческую писательскую деятельность, то есть за драматургию. И как порядочному писателю и драматургу пристало, псевдоним себе подыскал. Он — Красный Кафтан.