Любовный дурман

Автор неизвестен

«Лютнистка наклонилась к вам —

Охмелела вдруг от вина она, —

И струны молвили ее:

Нам речь внушил Аллах, и он…

После этих слов Нур-ад-дина девушка посмотрела на него влюбленными глазами, увеличилась ее любовь и страсть к нему Она вновь восхитилась его красотой, прелестью, тонкостью стана и соразмерностью и в порыве чувств еще раз обняла лютню и произнесла такие стихи:

«Бранит он меня, когда на него смотрю я,

Бежит от меня, а дух мой в руках он держит.

Он гонит меня, но что со мной — он знает,

Как будто Аллах поведал ему об этом.

Я лик его в ладони начертала

И взору: “Утешайся им!” — сказала:

Мой глаз ему замены не увидит,

И сердце мне не даст пред ним терпенья.

О сердце, из груди тебя я вырву!

Ведь ты завидуешь, как и другие!

И как скажу я сердцу: “О, утешься!”

К нему лишь одному стремится сердце».

Красота ее стихотворения, красноречие, нежность выговора и ясности языка удивили Нур-ад-дина, и страсть, тоска и любовное безумие затмили разум.

Он не мог прожить без этой девушки ни минуты и, наклонившись, прижал ее к груди, гостья тоже потянулась к юноше и прижалась всем телом. Она поцеловала его между глаз, а он поцеловал ее в уста, сжав сначала стан, и начал играть с нею, целуясь, как клюются голубки. Девушка подхватила эту игру Присутствующие от увиденного вскочили на ноги, Нур-ад-дин застыдился и отпустил лютнистку. Девушка взяла инструмент и перебирая лады проговорила:

«Вот луна, что меч обнажает век, когда сердится,

А смотря, она над газелями издевается.

Вот владыка мой, чьи прелести — войска его,

И в сражении нам копье напомнит стан его.

Коль была бы нежность боков его в душе его,

Не обидел бы он влюбленного, не грешил бы он.

О жестокость сердца и бока нежность!

Не можете ль поменяться местом —

туда оттуда сдвинуться?

О хулитель мой, за любовь к нему

будь прощающим!

Ведь тебе остаться с красой его

и погибнуть — мне!»

Нур-ад-дин, услышав такие слова, наклонился к девушке в восторге и произнес такие стихи:

«За солнце ее я счел — она мне привиделась,

Пожар ее пламени пылает в душе моей.

Что стоит ей знак подать нам

иль нас приветствовать

Концами прекрасных пальцев

и головой кивнуть?

Увидел он лик ее блестящий, и молвил он,

Смущенный красой ее, что выше красы самой:

“Не это ли та, в кого влюблен так безумно ты?

Поистине, ты прощен!” И молвил я: “Это та,

Что бросила стрелы глаз в меня и не сжалилась

Над тем, как унижен я, и сломлен, и одинок”.

И сделался я души лишенным, и я влюблен,

Рыдаю и плачу я весь день и всю ночь теперь».

И когда юноша окончил свои стихи, лютнистка, вновь поразившись его красноречию, взяла инструмент и, перебирая пальцами струны, произнесла такие стихи:

«Твоего лица поклянусь я жизнью,

о жизнь души, —

Я тебя не брошу, лишусь надежды

или не лишусь!

Коль суров ты будешь, то призрак твой

со мной сблизится,

А уйдешь когда, развлечет меня о тебе мечта.

О очей моих избегающий! Ведь знаешь ты,

Что не кто иной, лишь любовь к тебе

теперь мне друг.

Твои щеки — розы, слюна твоя — вина струя,

Не захочешь ли подарить мне их здесь

в собрании?»

Нур-ад-дина охватил величайший восторг, и он ответил на ее стихи такими стихами:

«Едва показала лик мне солнца она в ночи,

Как скрылся сейчас же полный месяц

на небесах,

Едва лишь явила утра оку чело свое,

Сейчас же заря стала быстро бледнеть.

Заимствуй у токов слез моих непрерывность их,

Предание о любви ближайшим путем веди.

Нередко говаривал я той, что разит стрелой:

“Потише со стрелами — ведь в страхе душа моя”.

И если потоки слез моих я произведу

От Нила, то страсть твоя исходит из Малака.

Сказала: “Все деньги дай!”

Ответил я ей: «Бери!”

Сказала: “И сон твой также!”