Любовный недуг
Шрифт:
– Пойдем на пруд, – ответил Даниэль, которому с детства было трудно проявлять великодушие.
Они опустили ноги в ледяную воду и стали болтать ими, распугивая рыбок.
– Почесать тебе спину? – спросила Эмилия.
– До шестидесяти, – ответил Даниэль.
Тоненькие пальцы Эмилии побежали по его спине, но считала она медленно, как никогда. Когда она дошла до двадцати, рука Даниэля поднялась к ее спине. Он молчал, Эмилия после двадцати трех тоже перестала считать. Так они и сидели, пока рука Эмилии не упала на землю и она сказала несмело:
– Не хочу, чтобы ты уезжал.
–
– Обещаю заботиться о твоем камне.
– Он твой, – ответил ей Даниэль.
– Ты там найдешь себе другой?
– Нет, там нет камней, – сказал Даниэль, вытаскивая ноги из воды.
– А девочки там есть?
– Тоже нет.
Они пошли к дому с ботинками в руках и зимним кашлем в горле. Милагрос Вейтиа вышла им навстречу и сделала вид, что она очень недовольна.
– Ну что, два сумасшедших бродячих пса, зачем вы барахтались в воде? – спросила она.
– Мы прощались, – ответила Эмилия, которая у своей матери научилась откровенно рассказывать обо всех печалях своего сердца.
Милагрос отвела их в одну из спален, растерла им ноги спиртом, напоила их настоем душистых трав и рассказала им одну из своих сказок о героях и приключениях. Когда Хосефа пришла за своей дочерью, она нашла Милагрос сидящей на краю кровати и смотрящей с какой-то особой улыбкой на спящих детей.
– Я помогу тебе нести ее, – сказала Милагрос, когда Хосефа начала тормошить Эмилию.
– Пусть просыпается и идет сама.
– Не сегодня, – сказала Милагрос тоном, не допускающим возражений. И Хосефа подчинилась.
Когда они вышли в коридор, Диего Саури увидел, как они идут, соединенные телом его дочери, и еще раз утвердился в своем мнении, что женщины – это лучшее, что есть в этом мире.
В понедельник утром доктор Куэнка и его младший сын уехали в интернат Чальчикомула. «Только так, – говорил себе доктор Куэнка, – если он будет жить рядом со своим братом, в мире, созданном для воспитания мужчин, Даниэль перестанет быть избалованным ребенком, каким его сделала благородная, но несдержанная подруга моей жены».
Милагрос Вейтиа пролежала неделю в постели, говоря всем, что больна гриппом. Хосефа пришла к ней во вторник, чтобы сварить ей суп и дать ей пилюли и микстуру, которые прислал ее муж.
– Чушь какая-то, – сказала ей Милагрос. – Дети промочили ноги, а болею я.
Потом кашлянула пару раз и уткнулась лицом в колени сестры, чтобы оплакать свое сиротство.
VI
А у Эмилии все началось с простуды, а закончилось сильнейшей ветрянкой. Две недели Хосефа только и делала, что мыла ее в паслене черном по несколько раз в день и слушала, как все критикуют методы лечения, изобретенные Диего.
– Ты думаешь, мы правильно делаем? – спросила она у него однажды утром, когда он читал газету «Рехенерасьон» так же сосредоточенно и терпеливо, как читал все новинки из области фармакологии.
– Нет, не думаю, что это возможно.
– Думаешь, останется много отметин?
– Все и так отмечают его неслыханную подлость.
– Диего, я говорю об Эмилии. В данный момент меня не волнует судьба губернатора штата Сонора.
–
– Ты совсем меня не слушаешь. Мне придется пойти работать в какую-нибудь газету, чтобы достучаться до тебя. Устроюсь-ка я в «Импарсьяль».
– Даже не произноси названия этой мерзкой газетенки.
– На Эмилию жалко смотреть, а тебе все равно, – упрекнула его Хосефа, которая не могла сдержать слез при виде дочери. Все ее тело было одной сплошной болячкой. У нее болело горло, чесалась спина, а черты лица исказились, покрытые россыпью белых прыщиков.
– Не переживай, – сказал ей муж. – Через двенадцать дней кожа у нее станет такой же, как прежде.
Хосефа слушала его недоверчиво.
– Никто не купает своих детей.
– Потому что медицина несовершенна, – ответил ей Диего Саури, не отрываясь от газеты. – Все думают, что они правы, пока кто-нибудь не изменит что-нибудь в составе рецепта. Рецепты меняются постепенно. До сих пор некоторые светила лечат кровопусканием.
– Но сейчас именно мы выглядим как варвары.
– Не важно, – изрек Диего. – Для медицины делает больше тот, кто ищет, а не тот, кто делает выводы.
– А разве ты не сомневаешься, когда говоришь мне, как лечить Эмилию?
– Кто не сомневается, ошибается дважды, – ответил Диего.
– Я согласна, при условии, что не останется отметин.
– Их не останется, какой бы из двух методов мы ни применяли. Только моя методика более чистая.
Хосефа согласилась с ним с той иронией, которая обычно проскальзывала в ее тоне, когда муж считал неопровержимым то, что ей самой казалось сомнительным.
Неделю спустя Эмилия смыла последние корочки с болячек синей водой и смогла вернуться в школу, выбранную ее родителями после долгих споров и сомнений.
– Все, что угодно, только не к монашкам, – сказал сеньор Саури, когда пришла пора задуматься об образовании дочери. – Там ее научат только молиться, а речь идет о том, чтобы сформировать личность, разбирающуюся во всех противоречиях современного мира.
– Это в семь-то лет? – спросила Хосефа, и у них начался спор, в результате которого Эмилию отдали в школу строгой и придирчивой старой девы, имевшей за плечами историю запретной любви.
Там преподавали Закон Божий, но дома Саури уверяли Эмилию, что это всего лишь теория, как и любая другая, такая же важная, хотя, может быть, менее верная, чем теория существования многочисленных богов, которую проповедовала Милагрос. Поэтому Эмилия росла, зная, что мать Иисуса была Святой Девой, воплощавшейся во множестве святых дев со множеством имен, и что Ева была первой женщиной, созданной из ребра мужчины, и повинной во всех грехах рода людского, но в то же время она знала о терпеливой богине Иш-Чель, о жестокой Коатликуэ, [12] о красавице Венере, о воинственной Диане, о Лилит, первой непокорной женщине, и о том, как она была наказана.
12
[xii]В мифологии ацтеков богиня земли и смерти, мать бога солнца.