Любой ценой
Шрифт:
— Черт! Теперь мне придется ограничиться навязанным тобой хаггисом.
Роберт все еще был расстроен тем, что случилось. Он изумился, увидев во дворе гостиницы Мойру в мужском костюме, а потом она чуть было не упала в обморок. Ему следовало бы догадаться, что она не останется в доме сквайра. Даже если не было никаких шансов, ничто не могло остановить Мойру.
Роберт заметил уголок повязки, торчавший из-под волос у нее на виске.
— А как твоя упрямая голова?
Она состроила гримасу.
— С утра у меня
Он не поверил ни единому слову. Хотя цвет ее лица был немного лучше, под глазами оставались темные круги, а напряженные плечи свидетельствовали о том, что она все еще испытывает боль.
— Ты выглядишь усталой. Ты ляжешь в постель, как только мы поедим наш восхитительный хаггис.
— «Мы»? Я буду есть эту целительную кашу. — Она сунула в рот ложку каши и сморщилась: — Отвратительно.
— Если ты не будешь есть кашу, тебе придется есть хаггис. Я не позволю тебе лечь, пока ты не поешь.
Она поставила миску с кашей на поднос.
— Уж лучше я поем хаггиса. Я не удержалась и попросила хаггис только для того, чтобы снова увидеть выражение твоего лица, когда хозяйка упомянула о нем, — хихикнула Мойра.
— Я его поем, — мрачно сказал Роберт.
— И я тоже. Интересно, кто из нас съест больше?
— Это вызов?
— Естественно.
— А что получит победитель в этом поединке едоков хаггиса?
— О! Не знаю… Что ты предлагаешь?
Он пожал плечами, хотя у его тела ответ уже был готов. Она была нужна ему вся. И как можно больше. Больше ласк, больше ощущения ее шелковистых волос, струящихся у него между пальцами, больше ее тела в постели.
— Какое-нибудь преимущество.
— Хорошо. Кто сможет съесть больше хаггиса, тому завтра утром достанется самый толстый плед в карете.
Улыбка исчезла с его лица.
— Ты не поедешь со мной завтра.
— Конечно, поеду. Зачем, по-твоему, я проделала весь этот путь?
— Нет, Мойра. Ты еще не поправилась и…
— Я много часов подряд ехала верхом и без всяких неприятных последствий.
— Мне пришлось нести тебя…
Она немного смутилась.
— У меня просто затекли ноги, вот и все. Если бы я ехала с тобой в карете, как это и предполагалось, я устала бы меньше. Хороший сон вернет мне силы.
— Я не возьму тебя с собой, и точка.
Она сжала кулаки, ее зеленые глаза сверкнули.
— Роберт, неужели ты забыл, что моя дочь находится в руках безумца?
— Она и моя дочь.
— Ты ее даже не знаешь, так что не говори мне, что любишь ее, потому что я в это не поверю.
Роберт пробормотал проклятие.
— Но это не освобождает меня от ответственности, к которой я отношусь очень серьезно. С того момента как я узнал, что Ровена — мой ребенок, она стала и моей заботой, нравится тебе это или нет.
— Как это великодушно с твоей стороны! — Голос Мойры был
— Это все, что у меня есть, — спокойно сказал он. — Я честен, Мойра, большего ты не можешь просить. — Он видел, что она пытается его понять.
— Ты признаешь, что не испытываешь к ней никаких чувств, и все же хочешь помочь мне освободить ее. Я не могу понять, как это можно не любить, но при этом чувствовать ответственность.
— Она моя семья, — просто сказал он.
— И что?
Он видел в ее глазах недоумение. «Как она не может понять, что… А я? Разве я ее понимаю?»
— У тебя есть семья?
Она пожала плечами:
— У всех она есть.
— Ты не ответила на мой вопрос. Мы никогда по-настоящему не обсуждали наше прошлое.
Она откинулась на спинку кресла. Мойра как-то увяла — видимо, слишком устала, чтобы спорить. Но он решил воспользоваться ее усталостью.
— Расскажи мне о своей семье, Мойра.
— Сначала ты. — По выражению ее лица он понял, что ей не хочется об этом рассказывать.
— Я вырос, — начал он, — в доме приходского священника. Мой отец вышел в отставку, теперь он и моя мать проводят время в путешествиях и пишут мне длинные-предлинные письма, полные советов.
Губы Мойры дрогнули.
— По-моему, они очень милые.
— Да, так оно и есть. Кроме них у меня три сестры и два брата. Все сестры замужем, и мне нравятся юс мужья. Один из моих братьев тоже недавно женился, так что неженатым остался один Майкл. Он вряд ли когда-либо женится — уж слишком ему нравится путешествовать по белу свету.
Она посмотрела на него задумчиво:
— Не могу представить тебя сыном викария.
— Отец привил всем нам любовь к чтению и к письмам, так что мы не теряем друг друга, хотя все живем отдельно.
— Мне всегда казалось, что ты очень привязан к своей родне.
«Неужели она мне завидует? Интересно».
— Мы жили в деревне, и вокруг было мало детей, поэтому мы почти все время проводили в компании друг друга.
— Вам было скучно?
— Никогда. Мы сами придумывали игры, стали чемпионами игры в крикет, устраивали бега, плавали в озере. Мы были очень близки, тем более что нам приходилось сплачиваться, чтобы защититься от отца.
— А он что, был скупой или слишком придирчивый?
— Нет. Хуже. У него очень хорошо получалось заставить нас чувствовать себя виноватыми.
— Не понимаю. Разве это плохо?
— Нет ничего хуже. За обеденным столом отец заставлял нас обсуждать литературу, и если мы не прочитали книгу, которую он «рекомендовал» нам прочесть… — Роберт содрогнулся.
Мойра засмеялась:
— Но это не так уж плохо.
— Еще как плохо. Он ученый, так что наши обеды превращались в обсуждение «Илиады» и «Одиссеи» Гомера вместо беседы об охоте или лошадях, что нам было гораздо ближе и интереснее.