Любожид
Шрифт:
У Карбовского не было никакого багажа, и он направился к аэровокзалу – вслед за пассажирами, которые тащили туда свои чемоданы. Но перед входом в аэропорт, когда в квадрате двери он уже видел свою сестру и Мурада, на его пути возникли две мужские фигуры. Им было лет по тридцать, оба в желтых чесучовых пиджаках и в серых фетровых шляпах. Под шляпами были смуглые кавказские лица типичных гэбэшников гейдар-алиевского призыва. При этом один из них был высокий, как баскетболист, и с челкой, падающей на лоб из-под шляпы, а второй наверняка самбист – широкий в плечах, со сплюснутым носом и с фиксой во рту.
– Ты Карбовский? – сказал «самбист».
Илья печально вздохнул: всего три часа назад он расстался с московской
– Ну, я… – сказал он.
– Паспорт покажи!
– Зачем?
– Не шуми! Паспорт покажи!
Илья вытащил паспорт из кармана своей джинсовой куртки. Серый, потертый советский паспорт в тонкой картонной обложечке, а внутри – фотография Ильи и все данные, характеризующие его короткую жизнь: фамилия – Карбовский, имя – Илья, отчество – Маркович, год рождения – 1955, национальность – еврей, место жительства – Баку, улица Красноармейская, 27, кв. 7.
Высокий гэбэшник тут же выдернул паспорт из его руки, открыл, сличил фотографию с оригиналом. А за их спинами, в двери аэровокзала, уже кричала Соня:
– Илья! В чем дело? Что им нужно? Илья! Пустите меня!
Но ее не пускали – еще один усатый кепконосец, дежурный по аэровокзалу, преграждал ей путь.
– Пошли! – «Самбист» взял Карбовского за локоть, и Илья тут же ощутил стальную хватку, уже знакомую ему по Пушкинской площади.
– Куда? Что я сделал?
– Иди, не ори! – Коротким ударом левого локтя в ребро «самбист» заставил Илью согнуться от боли на манер складного ножа, а правой рукой выбил на землю гриф гитары. Тем временем высокий прикрыл их сзади от взглядов пассажиров, и «самбист» быстро повел Карбовского в сторону, к служебному входу. Илья лишь услышал, как там, в двери аэровокзала, Мурад сказал по-азербайджански дежурному: «Кишдылах! Еще раз ее толкнешь – зарежу!» «Иди отсюда, пацан!» – презрительно отмахнулся от него дежурный.
Проведя Карбовского по какому-то коридору, мимо стенгазеты «КРЫЛЬЯ РОДИНЫ» и плакатов «НЕ ПЕЙ ПЕРЕД ПОЛЕТОМ», гэбэшники вывели его из аэропорта через боковой выход и швырнули в черную «Волгу», на заднее сиденье. Сами тут же сели рядом, по обе стороны, хлопнули дверцами, и водитель – пожилой русак в выцветшей ковбойке и с небритой шеей – рванул с места. Машина, обогнув автобусы, такси и частные автомобили, с ходу вошла в крутой вираж поворота от аэропорта на шоссе.
Оглянувшись, Илья увидел, как Соня и Мурад выскочили из аэровокзала и стали растерянно метаться по сторонам, стараясь одновременно уследить за всеми служебными выходами.
– Сиди! Не крутись! – приказал Карбовскому гэбэшник-баскетболист.
Сначала ехали молча. Ветер, врываясь в открытые окна, бил их лица сухим и горячим воздухом и острыми иглами апшеронского песка. Вокруг были пологие, выжженные солнцем желто-бурые холмы с разбросанными по ним нефтекачалками, которые монотонно клевали землю своими журавлиными носами. Этих качалок было сотни, они уходили за горизонт, но главным украшением пейзажа было совсем другое – по обе стороны блестящей ленты новенького асфальтового шоссе усердно трудились подвижные цепи милиционеров и солдат, вооруженных половыми щетками и совками. С помощью этих орудий они подметали не только шоссе, но и прилегающие к нему бугры, холмы и сточные канавы, извлекая оттуда всякий хлам – окурки, клочки газет, пивные бутылки. А за их спинами, вдоль шоссе, через каждый километр-полтора стояли огромные красочные щиты-плакаты с изображением героических нефтяников Баку, мужественных хлопкоробов Агдама, талантливых химиков Сумгаита, старательных виноделов Карабаха, искусных доярок Кюрдамира и прочих тружеников. Под их лицами, озаренными вдохновением созидательного труда, стояли цифровые данные о рекордных надоях молока, добыче нефти, выплавке алюминия и прокату труб. По этим транспарантам
Но Карбовский легко догадался, что эти красочные плакаты на многометровых стойках воздвигнуты тут не для просвещения туристов. И не ради них весь наличный состав бакинской милиции и бакинского военного гарнизона подметает только что обновленное шоссе и все пригорки и холмики вокруг него. О том, для кого наводится весь этот марафет, ясно говорили гигантские портреты, которыми через каждые три-четыре километра перемежались данные о трудовых достижениях азербайджанского народа. Это были, как догадался проницательный читатель, портреты Леонида Брежнева. Каждый из этих портретов украшали слова народной любви, выраженные с восточной откровенностью и прямотой:
АЗЕРБАЙДЖАН КЛЯНЕТСЯ ВАМ, ДОРОГОЙ ЛЕОНИД ИЛЬИЧ, СТАТЬ РЕСПУБЛИКОЙ КОММУНИСТИЧЕСКОГО ТРУДА, ОБРАЗЦОМ СВЕТЛОГО БУДУЩЕГО!
Гейдар Алиев
и:
ТРУЖЕНИКИ АЗЕРБАЙДЖАНА, КАК И ВСЕ СОВЕТСКИЕ ЛЮДИ, С ОГРОМНОЙ ГОРДОСТЬЮ И БЕСКОНЕЧНОЙ ЛЮБОВЬЮ ПО ПРАВУ НАЗЫВАЮТ ТОВАРИЩА ЛЕОНИДА ИЛЬИЧА БРЕЖНЕВА, ВЕЛИКОГО ЧЕЛОВЕКА НАШЕГО ВРЕМЕНИ, ВОЖДЕМ НАШЕЙ ПАРТИИ, ВСЕХ НАРОДОВ НАШЕЙ РОДИНЫ!
Гейдар Алиев
и:
В ЛИЦЕ ЛЕОНИДА ИЛЬИЧА БРЕЖНЕВА НАША КОММУНИСТИЧЕСКАЯ ПАРТИЯ, ВЕСЬ СОВЕТСКИЙ НАРОД И ВСЕ ПРОГРЕССИВНОЕ ЧЕЛОВЕЧЕСТВО ВИДЯТ ЛИДЕРА, ОБЛАДАЮЩЕГО МУДРОСТЬЮ АКСАКАЛА, ЗРЕНИЕМ ОРЛА И ХАРАКТЕРОМ САМОГО ЧЕЛОВЕЧНОГО ЧЕЛОВЕКА НА ЗЕМЛЕ.
ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ В АЗЕРБАЙДЖАН, ДОРОГОЙ ЛЕОНИД ИЛЬИЧ!
Гейдар Алиев
и:
БЕЗГРАНИЧНАЯ ЛЮБОВЬ И ПРИЗНАТЕЛЬНОСТЬ ЛЕОНИДУ ИЛЬИЧУ БРЕЖНЕВУ ЗА ЕГО ПОДВИГ ВО ИМЯ СЧАСТЬЯ ВСЕХ НАРОДОВ!
СЛАВА ДОРОГОМУ ЛЕОНИДУ ИЛЬИЧУ БРЕЖНЕВУ!
СЛАВА КПСС!
Гейдар Алиев
После пятого портрета Брежнева с таким текстом Карбовский, даже сидя меж двух гэбэшников, невольно рассмеялся, но после десятого – загрустил. Конечно, и во времена фараонов рабы подметали им дороги точно так, как сейчас эти милиционеры и солдаты подметают шоссе накануне прибытия престарелого коммунистического монарха. Но даже в те времена не было такого откровенного жополизства, такой беспардонной лести и таких прославлений фараонской мудрости на межнациональных съездах надсмотрщиков за рабами, как на регулярных съездах и пленумах этой самой прогрессивной в мире партии. В Римской Империи никто не ставил на дорогах через каждые три километра портретные памятники императорам, и даже в гробницах египетских фараонов на их истлевших хитонах нет золотых звезд Героев труда.
Но наверное, поэтому эта коммунистическая Империя непобедима, она – навсегда, думал Карбовский. И чем больше воруют республиканские и областные алиевы, рашидовы, Гришины и их опричники, тем громче они славят кремлевских вождей и тем бдительней следят за своими местными рабами…
– Ты все понял? – вдруг сказал гэбэшник-«баскетболист».
– Что именно? – спросил Илья.
– Ара, ты же не идиот, слушай! – укорил его второй, более нетерпеливый. – Сегодня какой число, знаешь?
– Двадцать шестое.
– Вот! А Брежнев когда прилетает? А?
Карбовский пожал плечами:
– Наверно, двадцать восьмого…
– Наверно! – передразнил «баскетболист». – Точно должен знать! Вся республика – видишь? – готовится! А он – «наверно»!
– И неужели ты думаешь, мы тебе разрешим во время его приезда в Баку находиться? А? – поинтересовался «самбист». – Чтобы ты нам весь праздник испортил? Как ты думаешь?
– Мы же не такие наивные, как в Москве! – пояснил высокий.
– У нас в республике недовольных советской властью нету! Ни одного человека! Теперь панимаешь?