Любящие сестры
Шрифт:
Что-то случилось. Он вдруг почувствовал, как пульсирует кровь в висках, и ощутил запах гари в носу.
– Это я, твой дядя Руди… – сказал он. Наступило молчание. И если бы он не слышал, как она затаила дыхание, то подумал бы, что она повесила трубку.
– Я знаю, – сказала она наконец леденящим, как мороз, голосом.
– Лорел, в чем дело? – спросил он, но тут же замолчал, почувствовав, как его легкие сжались и ему стало тяжело дышать.
Она опять заговорила, но голос ее дрожал.
– Я все знаю. Ты мне лгал. Ты мне сказал, что он работает в строительной
– Лорел, дорогая, ты не понимаешь. Выслушай меня.
– Нет, я не хочу тебя слушать. – Она по-настоящему плакала. – Ты меня обманул. Ты просто использовал меня, чтобы забрать моего ребенка. Вэл мне все рассказал.
Вэл? Боже, какое Вэл имеет ко всему этому отношение? Как он нашел ее?
– Лорел, выслушай меня, пожалуйста. Я собирался сказать тебе…
– То же, что ты сказал мне о моем отце?
– Это было…
– Хватит, – резко сказала она – Я не хочу слушать тебя. Нет таких причин, которые могли бы оправдать твою ложь. Боже, ведь мне было одиннадцать лет. Ты можешь себе представить, что я испытала когда узнала, что мой отец умер? Что это моя сестра убила его?
– Я не хотел причинять тебе боль. Я… – Он вздохнул, но в груди у него стоял ком. Руди не помнил, когда он плакал в последний раз, но сейчас он готов был заплакать. – Я… люблю тебя.
Никому, ни разу в жизни не говорил он таких слов. Значит ли это хоть что-нибудь для нее?..
– Прощай, – сказала она.
Раздался щелчок, и связь оборвалась.
Руди оперся о стенку телефонной будки. Пол под ногами начал качаться, а снующие в разные стороны фигуры людей с чемоданами слились в единое пятно. В груди он почувствовал такую сильную боль, что не мог пошевелиться. Может, это инфаркт?
Через несколько минут боль утихла, и только на душе было очень тяжело. Казалось, что он сам несет свой тяжелый чемодан. «Я все потерял. И Ника, и Лорел. Я потерял все, что любил в этой жизни.
И все это из-за Вэла… все из-за Вэла.
Эта дурья башка вовсе не думал о Лорел. Для него имела значение только его собственная персона. Его дочь была для него чем-то вроде медали, которую можно приколоть к пиджаку. Почему он не объяснил ей, что без Вэла ей было лучше, что он, Руди, только старался защитить ее?»
Руди, пошатываясь, опустился на сиденье в будке; постепенно дыхание восстановилось, голова стала ясной. У него была только одна мысль, которая пульсировала у него в голове, как капелька яда на хвосте у скорпиона. Когда-нибудь он найдет способ избавиться от Вэла… и тогда уже навсегда.
24
– Принесите мне моего ребенка. Лорел услышала, что эти слова звучали очень раскатисто, и ей даже показалось, что она кричит. Но медсестра даже не подняла глаз от термометра, на который она смотрела, щурясь в тусклом свете небольшой лампы у кровати Лорел. Лорел откашлялась и постаралась сказать вежливо и в то же время выразительно:
– Я хочу видеть
На этот раз сестра взглянула на нее. Она посмотрела на Лорел с тем же интересом, с которым смотрела до этого на термометр.
– Мне не кажется, что это такая уж хорошая мысль. Почему бы вам не попытаться заснуть? Утром вы будете чувствовать себя лучше.
– Сейчас уже утро. – В этот момент Лорел ненавидела медсестру.
Молодая женщина с широкими бедрами, светло-рыжими волосами и с приколотым к больничному халату синим пластмассовым значком, на котором было написано ее имя, взглянула на часы и весело сказала:
– Ну да, уже утро.
Была половина шестого. Лорел лежала, уставившись в потолок с десяти часов, с того момента, когда выключили свет, и слушала едва слышный шум машин на улице. Глаза ее опухли и зудели. Медсестра шумно вошла в палату, чтобы измерить ей давление и температуру, она даже не извинилась и не спросила, спит ли Лорел. Лорел чувствовала себя как арбуз на рынке, который разрезали только для того, чтобы посмотреть, зрелый ли он.
Но хуже всего было ощущение пустоты внутри. Это было хуже присутствия медсестры, хуже жжения между ногами и пустоты в животе.
Дядя Руди. Как мог он так поступить по отношению к ней? Не то что он пытался взять Адама себе, а раньше, когда убедил ее, что отец мертв.
Она вспомнила тот страх, который испытала, когда Вэл вчера вошел в палату. Ведь она в течение стольких лет считала его мертвым! Они разговаривали около часа, и она ловила себя на том, что разглядывает его, замечая, как он постарел: его постоянно загорелая кожа вся сморщилась, седые волосы уже не были такими густыми и блестящими, как раньше, сейчас они были тусклыми и имели желтоватый цвет, как клавиши старого рояля. Он был, как и раньше, экстравагантно одет в дорогой шелковый пиджак, желтовато-белые брюки и мокасины фирмы «Гуччи», но пиджаку было по крайней мере лет десять, а манжеты рубашки обтрепались. И он ни разу не упомянул ни о работе, ни о доме.
Он рассказал ей о том, что Энни была очень расстроена смертью Муси и, когда он попытался успокоить ее, она разозлилась на него, у нее даже началась истерика и она начала обвинять его в том, что он убил ее мать. Вэл даже показал ей едва заметный розовый след от шрама на лбу, оставшийся после того, как Энни ударила его Мусиным «Оскаром». Он казался очень расстроенным, и на глаза у него все время наворачивались слезы. Он сказал, что единственное, чего ему хотелось, это видеться с ними и стать членом их семьи.
Лорел была рада видеть его, была рада тому, что он жив. Более того, она чувствовала себя перед ним виноватой. Хотя была уверена, что в его рассказе была и другая сторона. Она знала, что Энни объяснила бы все совсем по-другому. Но почему Энни никогда не рассказывала ей об этом?
Возможно, если бы они остались в Лос-Анджелесе и Энни помирилась бы с Вэлом, то сейчас бы она не лежала в больнице и ничего бы подобного не произошло.
«Я им верила, – думала она. – Я доверяла Энни… дяде Руди… и вот к чему все это привело».