Люди, дружившие со смертью
Шрифт:
— Самострел — подлое оружие, — пояснил Ади. — Я уже не говорю про яд. А отчего не взять сталь… Меч то бишь. На худой конец копья, колья…
— Дак те кошки на ремни иного быстрей порвут, чем он до рукояти дотронется… Я… Мы хорошо заплатим. Деньги-то мы давно собираем.
Ади и я одновременно покачали головами.
— С женщинами не воюем, — сказал на сей раз я. — Да и что она вам сделала такого.
Бургомистр задумался:
— Человек с полсотни ее кошки уже задрали. Это раз. Два — она требует все привилегии, кои
Я не стал уточнять, какую часть от полусотни павших составили соискатели призовой суммы. Отчего-то было такое смутное чувство, что эта сумма лежала в банке, и на этот счет переводили часть имущества погибших. Иногда месть может быть довольно прибыльным предприятием.
— Нет, не будет разговора, — подвел черту Ади. — Нету у нас такой потребности кого-то убивать. Даже кошек. Они нам ничего не сделали, да и мы не в нужде, чтоб подряжаться на первую попавшеюся работу.
— Но мы заплатим, хорошо заплатим… — не унимался бургомистр.
— Всего хорошего…
–
— А давай напьемся? — сказал Ади ближе к вечеру.
Отобедали мы в таверне при постоялом дворе. Кормили там сытно, но без изысков и ничего крепче пива к еде не подавали — вероятно, не желали иметь дело с пьяными клиентами.
Но когда время устало клониться к ужину, Ади наотрез отказался столоваться на постоялом дворе.
— Коль мои деньги приносят беды, то самое время от них избавиться. Все равно еще пару сел и толку от этих денег будет не больше, чем от ореховой скорлупы.
— Раздай деньги нищим, — предложил я.
Но настойчивости в моем голосе не было. Напиваться я не хотел, но немного заложить за воротник бы не помешало. Действительно — когда придется сесть за стол в следующий раз?
Ади перехватил в коридоре слугу и спросил, какая забегаловка в городе самая дорогая.
— Если вам надо подороже, то зачем вам далеко ходить, — ответил слуга, — сухарь я вам и тут за пуд золота продам. А хорошо покушать можно, скажем «Под чашей». Это вот, через два квартала и за угол…
Таверну мы нашли легко. Выглядела она довольно примечательно, ярко, я бы даже сказал чересчур ярко — стекло, лампы, красные цвета…
У дверей стоял пышно наряженный вышибала, руку он держал на рукояти палаша. Выглядел он довольно угрожающе, но, когда мы подошли, он улыбнулся, поклонился, став ростом будто ниже и открыл перед нами дверь.
— Надо же… — заметил Ади. — Дрессированный декоративный солдат. Скажи, Дже, а такие тебе не нужны?..
Продолжая улыбаться, вышибала прикоснулся к рукояти палаша и обнажил зубы, из-за чего улыбка получилась зловещей. Я поспешил замять неловкость, сунув ему монетку. Та мгновенно исчезла в складках одежды, а улыбка снова стала дежурной.
В обеденном зале играла музыка, в другом углу пировал бургомистр,
Я невольно залюбовался богатством и разнообразием женских платьев. Казалось бы, чего особенного — одежда. Меж тем, появись в подобном месте две дамы, одетые одинаково — и они стали врагами на всю жизнь. Из-за чего? Почему? Иное дело мы, мужчины. Запросто можем нарядиться в одинаковы костюмы-мундиры, и, вероятно, даже не заметим накладки. Меж тем, говорят, создание женских кондотьерских бригад затруднено как раз тем, что женщинам не хочется одеваться как все.
Мы присели за столик. Тут же, будто из-под пола вырос слуга:
— Чего изволите?
Ади достал свой кошелек и начал его опустошать — на него летели деньги разных стран и достоинств. Я узнал большую часть, но среди них были и незнакомые мне.
— Значит так… Мы с товарищем отправляемся в края, где эти деньги — просто мусор. Посему хочу потратить их здесь и сейчас. Гуляем на все — ты уж прикинь, чего с этого получится… Там перепелов, икры, хлеба побелей, вина конечно… И эту, воду вашу… Как ее там — каменную?
— Минеральную…
— Вот! И ее тащи!
Слуга собрал деньги и исчез. Ади посмотрел на меня:
— Тебе что-то не нравится? — спросил он.
— Да нет, все нормально.
— А почему морщишься?
— В ресторациях, знаешь ли, счет предъявляют в конце трапезы.
— Это чтоб не портить аппетит? Ты знаешь, я всю жизнь харчевался в заведениях, в которых в кредит не отпускают, а берут наличными и вперед.
Подали первое. Я отметил, что лишенные иных развлечений, люди в этом городе в чревоугодии разбирались хорошо
Мы протянули друг другу бокалы, но не дав им соприкоснуться, Ади резко поднял свой вверх, будто салютуя и бросил:
— Твое здоровье…
— Твое здоровье…
— Совершенно дикая страна, — сказал Ади, оглядываясь по сторонам. — Нас никто не узнает. И разве это не прекрасно?
— Не уверен. На остальных землях мы с тобой под защитой наших меток.
— Не понял?
Я показал себе на предплечье, туда, где на униформе обычно пришивают шеврон, потом провел по лицу там, где у Ади было родимое пятно.
— А! Ты про это…
Я кивнул:
— Это вещи, которые нас объединяют.
— Это разные вещи. И мы с тобой тоже разные.
— А чем больше смотрю, тем сильней убеждаюсь, что мы одинаковые…
— Ты не прав. Наши метки — разные вещи… Твой шеврон — это щит, это клинки, что стоят за твоей спиной. Это сила, которую обратит в ярость неаккуратное поведение со тобой. А родимое пятно — это все же метка. Ты никогда не видел портрет моего отца?
Я покачал головой. Мне даже в голову не приходило, что таковой вообще существует — кому придет в голову рисовать профессионального убийцу.