Люди, дружившие со смертью
Шрифт:
«…
Погибшему за родину
всегда мала награда
Могила на дивизию
И, может быть, баллада
«
Кого-то снял Ади — кобольд рухнул наземь, и под своим телом погреб последние искры.
Тьма была абсолютной — я не видел даже своей руки, даже проведя перед носом. Я закрыл глаза, затем открыл — разницы не было никакой.
Чтоб
«…
Путь генерала выстлан
Солдатскими погонами
Тех, кто попали в вечность
Походными колоннами
«
Что-то просвистело у уха, я успел отступить и схлопотал скользящи удар по предплечью. Я слышал, как треснула кожа курки. Вырывало бляху, она звякнула о камень.
Затем что-то ударило меня под колени. Я упал на землю и уронил меч.
Выхватил кинжал, но тут же чья-то нога выбила его из моей руки.
Где-то далеко Ади продолжал петь:
«…
Кто для войны родился
Тот не умрет в постели
А мертвому без разницы
Возвышенные цели.
«
Зубами я сдернул перчатку, выплюнул ее на пол и взмахнул рукой, творя заклинание. Первое, что пришло на ум — искажающее волшебство. Мне было плевать, что оно сработает не так как надо, или сработает не в полную силу — мне надо было, чтоб случилось хоть что-то. Чтоб бьющий не попал по мне, чтобы меня не оказалось на линии удара.
Заклинание сработало…
…И я ослеп.
Свет был ярок — я видел его даже сквозь закрытые веки.
Я ожидал удара, который поставит точку в моем пути, но его все не было. осторожно открыл глаза, увидел свою саблю — она была совсем рядом.
Опираясь на клинок, поднялся.
Кроме меня и Ади в пещере никого не было. По крайней, мере на ногах.
Кобольды бежали.
Мы отдыхали, прислонившись к огромной скале. Дыхание восстанавливалось медленно — сказывался далекий путь, холод, накопившаяся за время пути усталость.
— Мы живы?
— Похоже на то, — согласился Ади.
Я осмотрелся по сторонам — на земле лежало пять тел кобольдов. Были они человеческого сложения, но на пару пядей ниже нас, заросшие шерстью с головы до пят. Походили чем-то то на медведей. Еще один скреб лапами землю, пытаясь будто отползти от нас подальше. Я прицелился в него саблей:
— Добить?..
Ади посмотрел и покачал головой:
— Да ну его, может и выкарабкается. Я зла на них, в общем-то, не держу. — Он достал из рукава нож и подошел к кобольду мертвому: Ну что, освежуем одного?..
Я вытащил кинжал, присел, замахнулся… И убрал его в ножны.
— Какого демона?..
— Ты знаешь, Ади, не могу я их резать. Они слишком
— Чистоплюй, — ответил он, но нож тоже убрал. — Пошли отсюда… Ибо нечего!
–
Все было просто — по крайней мере, относительно света:
— Веришь ты в сказки или нет, но она существует. Может, она нас и спасла.
Там, где мы приняли бой, одна стена пещеры была из голубой руды, которая начинала светиться от любого заклинания.
Странно, но ни в одной легенде об эльфийском оружии, я не встречал подобного. Может так получилось, потому что я слышал легенды человеческие, но никогда не эльфьи. Да и кто знает: возможно, при переплавке это свойство терялось.
А, возможно…
Впрочем, какая разница — легенды легендами, но я в жизни не видел голубого эльфьего оружия.
Несомненно одно — кристалл руды, найденный на земле, весь оставшийся путь заменял нам свет всех факелов.
Нам и дальше попадалась эта руда — пласты, тонкие жилы, и, даже пещеры.
Но, может, пока, довольно о ней?
В мире и без того много чудесных вещей.
–
— Ади?..
— А?
— Откуда ты знаешь эту песню.
— Был у меня знакомый. Вместе пару дел обстряпывали. Он эту песню любил… Ну а я от него, стало быть, набрался.
— А как его звали?
— Уже не помню. Да и не важно это уже. Он погиб года два назад…
Я кивнул. Действительно — имя было совершенно ненужным, особенно, после того как он погиб.
Важна была песня.
Это было вроде гимна нашего барака. И, может статься, тот покойный, который когда-то рухнул вниз там, где устоял Ади, был из моего кадетского корпуса, может он жил когда-то в моем бараке, а, может быть, он учился в одном взводе со мной.
Может, он даже сидел за одной со мной партой. Хотя нет, мой приятель по корпусу, Эрно Икс, погиб через год после выпуска на каком-то второстепенном плацдарме…
Но так ли важен Эрно? Особенно после того, как он погиб?
Нет, песня была важней.
Ее пели каждую субботу — глубоко ночью, почти в воскресенье, когда все уже были пьяны в дым, а бутылки — выжаты досуха.
Это был гимн — но совсем не помпезный, не бравурный, какими обыкновенно бывают гимны. Он был негромким, печальным, тягучим как судьба солдата и часто из других бараков, те, кому мы мешали спать, кричали: «Кого поминаем?»
Мы поминали себя, поминали день прошедший, еще одну неделю — кто знает, сколько их еще осталось.
Нам было печально — но не потому, что все уже выпито, и еще час-другой и в нашу голову вползет похмелье.
А еще пройдет немного времени, оно уйдет, пройдут и дни отдыха, и опять начнется муштра, учеба…
Потом служба, и, конечно, война. Ведь не для мира, не для парадов нас готовили?
И действительно — началась война, и лейтенанты сгорали как свечи.
Кто-то погиб в первый день войны, уверенный, что попал в простой пограничный конфликт. Кого-то сшибли с седла во время генеральной ордалии. Лейтенанты умирали бесславно от дизентерии, топили себя и свои бандеры в болотах. Пропадали без вести, без видимых причин.