Люди, горы, небо
Шрифт:
Эвен хитренько – а был он к тому же навеселе – ухмыльнулся, бойко ответствуя:
– План есть, и будет, и знаем, где взять.
– А ты, видать, парень-жох!
Эвен развел руками: твоя власть, понимай как хочешь, инспектор…
В стороне безымянной протоки глухо тукнул выстрел.
Шумейко насторожился, повел головой, прислушиваясь.
– Где это? (Парни, у которых отобрали рыбу, давным-давно запустили мотор и уехали вниз по реке.)
Эвен опять вывернул в недоумении руки – хотя знал, видно, что соседствует
– Ну ладно, – сказал, успокаиваясь, Шумейко, – я тут пройдусь мало-мало. Пока вы чай вскипятите. Вдоль протоки…
– Э, паря, там ты не пройдё-ошь, – предупредил его эвен. – Заломы, талина…
– А мне далеко и не нужно. Комаров покормить.
Эвен понимающе хмыкнул.
Уже у самой протоки инспектора догнал с охотничьим ружьем в руках Сашка Семернин – все это время он что-то копался в моторе и был весь куда как страшен, весь в мазуте.
– Вдвоем интересней, – сказал он. – А вдруг медведь? Так я с жаканом…
– Что ж, пожалуй. Жакан – это вполне надежно. Даже если и не медведь.
9
Выглянула луна, и хаотическое скопище погибшего леса, чудовищные заломы, бревна, вставшие на попа, напоминали если и не лунный, то, во всяком случае, некий потусторонний пейзаж.
Шумейко и Семернин сразу же углубились в тонкоствольный ивняк-талину – здесь ровнехонько стояли миллионы первоклассных удилищ, впрочем никому пока не нужных, никем не используемых. Идти сквозь их строй было пыткой, листвяная рвань и паводковая прель засыпали лицо, грязнили одежду, проникали за шиворот.
– Чего ради такие мученья, давайте выйдем к протоке, – предложил Саша.
– Там, думаешь, лучше?
– Ну, тогда давайте я возвращусь на балаганчик, – как раз рыбаки с улова пришли. Лодкой будет куда проще.
– Что ж, это идея, – согласился Шумейко, – валяй. А я пока проберусь на протоку, буду там тебя ждать.
Саша пригнал лодку довольно быстро – не через дебри лез, по чистой воде шел. Шумейко облегченно вздохнул, почувствовав под собой днище и слякотно вздрагивающую от толчков воду на нем.
Долго ли, нет ли плыли они по узкой вихляющей протоке, осторожно прядая веслами. Шумейко не знал: часы хоть и были, но фонарем жужжать не хотелось. Чувствовал себя собранным как перед боем; знал, что вряд ли окончится миром этот ночной поиск; раз на протоке некая берлога или логово, то не так трудно будет и засечь его для начала хотя бы вприглядку, Да нет, впрочем, к чему приглядка, нужно сразу брать быка за рога, не терять времени.
Глушь, глушь-то какую эти дельцы выбрали! Кто же их продовольствием снабжает? Пожалуй, с балаганчика кое-что им отчисляется, все для первого раза необходимое. Балаганчик им вроде перевальной базы… А то ведь до Таежного по реке не меньше сотни километров – попробуй доберись. Добраться-то можно
– Смотрите-ка, впереди под кручей лодка! – шепнул Саша, ткнув ружьем в густую тень, куда и свет луны не доставал.
Шумейко увидел лодку, но в ней никого не было.
– Суши весла! – приказал он. – Тихо. Послушай-ка, вот что. Оставайся здесь в тени, а потом в зависимости от обстановки будешь подгребать потихоньку. Фонарь у тебя есть?
– Да. У меня фара вроде прожектора.
– Дай-ка ее мне. А тебе на вот послабей, с динамкой. А то жужжит, сволочь! Ну, в общем смотри сам, только не порть мне игры, не суйся, куда не просят.
– Слушаюсь, товарищ командир! – лихо козырнул Саша, которого возбужденный тон инспектора как бы даже развеселил. – Вот это. по мне, – сказал он, – такая работа… Как-то раз мы вышли в море на сторожевике…
Шумейко махнул рукой: помолчи, мол, потом расскажешь о своих приключениях. Саша приумолк, уполз задом в корму. А Шумейко спрыгнул на берег: чмокнув, жирно вмялся под ним ил, просипел раза два, неохотно выпуская погрязшие сапоги. Вскоре Шумейко нащупал нос лодки, брякнул цепью, проверяя, на чем она закреплена. И, обходя ее по воде, вознамерился было продвинуться дальше.
Вдруг сверху, с кручи, кто-то сердито зашипел:
- Э, ты, нельзя ли поаккуратней? Не видишь, что ли, сетка стоит?
Кажется, его приняли за кого-то из своих.
– Спасибо, что сказал, а то я действительно не видел. Сеточка мне и нужна как раз. – Шумейко ударил по круче сгустком света, прошелся веером, и затем луч фонаря прянул вверх. – Ну-ка слазь оттуда! Я инспектор.
Знакомый угловатостью своей парень в видавшей виды шапке-ушанке нелепо взмахнул руками, прикрыв глаза, и уже готов был сжаться, ужом заюлить в кустах.
– Учти: стреляю без предупреждения, – жестко сказал Шумейко. – Кончай дурить, слазь, лодка-то с мотором и сетка у меня.
Парень все-таки мог убежать, и Шумейко его не догнал бы при своей хромоте да и возрасте, но какие-то особые соображения заставили браконьера юзом заскользить по откосу и предстать перед инспектором. Тут он, не теряя времени, схватился за голову, по-бабьи причитая:
– Ах ты, мать моя, впервые в жизни решил попытать счастья – и на тебе! Мне ж еще и лет совсем мало, несовершеннолетний я…
– Не кривляйся, – оборвал его Шумейко, – с ребятами твоего возраста я в сорок третьем линию фронта переходил, через сто смертей, а ты дитятей прикидываешься. Да и знаю я тебя, – добавил он брезгливо, потому что действительно узнал его, узнал и даже не испытал мстительной радости от его поимки. – Васька Шалимов ты.
Тот оторопел, лицо у него – с непривычно выпирающей челюстью, но проникновенно глазастое (как у сестры), не лишенное даже известного своеобразия – враз осунулось, подурнело.