Люди государевы
Шрифт:
Он поморщился и потер ладонью вишневое аглинское сукно однорядки в левом подреберье и расстегнул две верхние серебряные пуговицы. Изжога не проходила.
У входа в съезжую услышал говор многоголосья. И почти сразу в его комнату, отделенную дощатой стенкой, вошел подьячий Захар Давыдов.
— Иосип Иванович, мужики пришли с Федькой Вязьмитиным, челобитную хотят подать.
— О чем челобитная?
— Не ведаю. Токмо тебе желают вручить.
Осип тяжело поднялся и вышел в приемную комнату.
Челобитчиков было шестеро, кроме Вязьмитина Максимка Зоркальцев, Ортюшка Евдокимов, Сёмка Генин, и Фома Леонтьев. За их спинами жался Семка Тельнов.
— Че вам? — нахмурился сурово воевода.
— О своих нужах челом бьем, Осип Иванович, вконец обнищали. Смилуйся, посодействуй! — ткнулся окладистой бородой в свою грудь Вязьмитин в полупоклоне.
Остальные дружно закивали.
— Хватит попусту жалиться, говори по делу!
— Немного ли берете на себя, мужичье? Не вами поставлен, не вам убирать! Чем вам Васька не угодил?
— Осип Иванович, Старков велит нам пахать государеву десятину за малых детей и покойников, а моему сыну десять лет. Какой из него пахарь? — с горечью махнул рукой Вязьмитин. — Мы люди государевы от тягла свово не отказываемся. Но от нашего разорения и государев интерес утратится!
— Васька Старков, князь, в прошлом 154 годе собрал для тебя с нас триста рублев, чтоб ты государеву десятину вдвое больше не отмерял, в длину девяносто сажен да поперек — сорок, а оставил бы, как и прежде, по царскому указу… — добавил Сёмка Генин.
— Я ж по государеву указу новому и делал больше.
— По новому указу государева десятина 2400 квадратных сажен, а Старков вновь 3600 намерил. Да за малых детей пахать велит, да за Степку Паламашного, коего ты в палачи взял, пахать же велит….
— Паламошного десятину я велел пахать. А вы как хотели, то ваше тягло!
— В таком разе государев интерес утратится, не сможем мы тако тягло исполнить.
— Куда вы денетесь! — топнул ногой воевода. — На правеж отправлю, кто тянуть не будет, как надобно!
— Мы, как государю надобно, завсегда тянуть готовы, однако не корысти Старкова либо кого другого! Посему прими от всего нашего крестьянского миру челобитную на Старкова, — протянул Вязьмитин свернутый в трубку лист бумаги.
Щербатый развернул лист и стал читать. Чем больше вчитывался, тем сильнее багровело от ярости его лицо. А тут еще Зоркальцев добавил:
— В нынешнем же году приезжал Васька в слободу Верхнюю в государев день ангела да ослопами и пинками выгнал нас на работу, а мы в то время молились за государя!
— Ты куда гнешь, морда мужичья! Может, по государеву слову Старкова пытать велишь? Он
Мужики робко сбились в кучу, но Вязьмитин, побледнев, сказал:
— Дозволь, князь, послать челобитную в Москву по нашим нуждам!
Щербатый подскочил к нему, схватил за бороду, подтянул к себе и злобно выдохнул:
— Пошли вон, пока руки-ноги не переломал!
Он тычками вытолкал челобитчиков из съезжей.
Семен Тельнов пошел поначалу вместе со всеми, но потом решительно развернулся, вошел в съезжую и сразу бухнулся на колени перед еще неостывшим от гнева воеводой.
— Смилуйся, Осип Иванович, выслушай по сугубому делу!
Щербатый поначалу намерился было вновь вытолкать его, но, взглянув на жалкий вид просителя, смилостивился:
— Чего тебе?
— Государь Осип Иванович, житья от Гришки Подреза нет! Жонку мою, Устинью, с пути сбил, а ныне и лошадь скрал!
— Откуда ведаешь, что он?
— Остяцкий ворожей доподлинно проведал.
— Проигрался, поди, Гришке в кости да карты, а ныне плачешься!
— То, что проиграл, давно отработал! А ныне он меня холопит, не по указу государеву творит!
— Умные шибко стали, всё на государевы указы шлетесь, а своем глазу бревна не зрите! Кто тебя, тля ты мужицкая, насильством в кости играть да пить заставлял! По пьянке проигрался?
— Пьяным обычаем, — потупился Семен.
— А жонке, поблядушке известной, не ты ли дозволил от рук отбиться? Мужик ты аль баба!
— Так Гришка чуть что, ножом грозится, ему человека подрезать — раз плюнуть!
— Но-жо-ом! — передразнил Щербатый. — Ты ведь с пищалью.
— Нету пищали, утерял!..
— Как утерял?
— Поставил в балагане. Пока пахал, украли…
Семен соврал воеводе: пищаль он отдал Гришке Подрезу за два рубля в счет долга.
— Отработаю я, Осип Иванович, токмо вели Гришке лошадь вернуть. Сенокос ведь, без сена-то вся скотина изведется!
— Сам виноват, не заигрывайся! Пшел вон!
Побитой дворнягой добрел Семен до городских задних ворот и двинулся по дороге на полдень к Верхней слободе.
Глава 4
— Эк, Гришка, родила тебя мать и не облизала! — всплеснул руками Осин Щербатый. — Кому дерзишь! В каталажку захотел? В последний раз спрашиваю: ложно на Афанасия Зубова показал в государевом деле? Ты ж в Кузнецком повинную в том подавал!
Григорий Подрез-Плещеев, будто первый раз услыхал имя кузнецкого воеводы, ощерился и злобно глянул на Щербатого.