Люди и подвиги (Рассказы)
Шрифт:
В ходах и штольнях укрылись мирные жители. Я завязал разговор с одной семьей. Спрашиваю:
— Откуда?
Женщина лет тридцати пяти, светловолосая, в ватном пиджаке, ответила, что она служила на заводе Войкова, муж в Красной Армии. У нее трое ребятишек, старшему одиннадцатый год. В запасе ничего нет. Есть, правда, немного кукурузы, но нет воды, поэтому сидят голодные.
Девочка четырех лет протянула ручку к матери и попросила воды.
— Нету, детка! Скоро принесут.
Я достал кусок хлеба из кармана и разделил между детьми.
Возвращался к себе
— Я не могу видеть страданий детей! — вздохнул он и рассказал о своем детстве.
До революции его семья жила в крайней бедности. С самого раннего возраста приходилось работать у кустаря. Но времена изменились, жизнь потекла по-иному. Семнадцатилетним юношей Панов поступил на завод "Красный пролетарий", стал чувствовать себя хозяином огромного производства. Женился, обзавелся семьей. В последнее время он был директором МТС.
— Я очень люблю своих дочурок. Как они там живут? — задумчиво сказал он.
18 мая.
Всю ночь вели усиленную перестрелку: Воду брали с трудом.
Метрах в двухстах от колодца находится минометная батарея противника. Фашисты ведут огонь по колодцу. Положение гражданкого населения тяжелое. Хлеба нет, воды нет, дети плачут. Бедйые матери с трудом успокаивают детишек.
Надо пойти в госпиталь проведать Володю. Отправился к нему.
На третьей кровати от выхода лежит Володя. Увидев меня, он слегка приподнялся на локте.
— Сашенька, жив, дружок?
Первый вопрос был о Шуре. Я ответил, что она здесь, живег в катакомбах с гражданским населением, лечит больных. Он благодарил за внимание.
— А как с питанием? — спросил он, и на лбу его, у переносья, показались знакомые морщинки.
— Пока неплохо. Правда, воды не хватает, но это все временно.
Я скрыл от него, чего стоила нам вода.
Время приближалось к полудню. Нужно было спешить. Мне предстояло вести в бой людей, чтобы отбить колодец. К атаке уже все было подготовлено. Простившись с Володей, иду в подразделение. План атаки давно продуман. В ожидании сигнала вылезаю во двор, просматриваю местность.
В ста метрах от колодца стоят два фашистских танка. Приказываю противотанковому расчету их уничтожить. Грянули выстрелы — один танк загорелся, другой повернул вспять. Слышу голос комбата: сигнал к общей атаке. Крепче сжимаю автомат, встаю во весь рост, кричу:
— За мной, товарищи! За Родину, в атаку!
Еще сильнее загремели выстрелы. Все кругом покрылось дьи мом. Из-за памятника два вражеских автоматчика ведут огонь по нашим бойцам. Падаю на землю, даю две очереди. Свалились.
А Филиппов на правом фланге уже пробрался вперед. Кричит что-то своим бойцам, Слева в лощине снова показался фашистский танк. С испугу, видно, забыл, что у него пулемет, — режет прямой наводкой по одиночным целям. Приказываю уничтожить очумелый танк. Он, видимо, разгадал мой замысел, удрал за церковь.
Оставив боевое
У входа в катакомбы меня встретил комбат, крепко пожал руку.
— Спасибо, Александр! Я видел, как от твоей очереди вверх ногами летели фашисты. Рад за тебя, что ты жив.
Мне было неудобно перед своими товарищами, и я слегка покраснел. Ведь они не хуже меня били бандитов, особенно лейтенант Филиппов.
Итак, сегодня вода есть. Все в порядке! В катакомбах играет патефон, поют бойцы. На радостях решили даже показать кинокартину "Свинарка и пастух".
19 мая.
Боевое охранение всю ночь не давало покоя противнику. На помощь бойцам вышло еще несколько групп. Удерживаем колодец.
24 мая.
Противник потеснил наше боевое охранение. Пришлось вернуться в катакомбы. Вражеское кольцо сжимается вокруг нас.
День и ночь перестрелка. Фашисты, видимо, решили взорвать катакомбы. Слышно, как на поверхности идет подготовка к взрыву.
Стучат, сверлят, копают.
25 мая.
Со мною завтракал лейтенант Филиппов. Поели, а воды нет. Он взглянул на меня, сказал порывисто,
— Саша, воды хочешь?
Я говорю!
— Ну, еще бы! Не меньше двух стаканов выпил бы. Но об этом давай не думать,
Он взглянул на часы.
— Да. Мы, брат, с тобой сегодня немножко рано позавтракали. Еще четырех нет. Всегда темно. Не знаешь, день или ночь. А за водой сходить следовало бы. Пойдем, что ли?
Я согласился, как вдруг послышались крики. Мы побежали на шум. Катакомбы полны отравляющим дымом. Бедные детишки кричат, зовут на помощь матерей. Матери лежат с разорванными на груди рубахами. Кровь льется изо рта.
За дымом ничего нельзя разобрать. Мы с Филипповым тоже без противогазов. Вытаскиваю двоих детишек к выходу, но поздно — дети умерли на моих руках. Чувствую, что задыхаюсь, теряю сознание, падаю. Кто-то поднял и потащил к выходу. Пришел в себя. Подали противогаз. Надо помогать женщинам, старикам, детям.
Белокурая женщина лет двадцати четырех лежала вверх лицом на полу. Я приподнял ее и чуть было не вскрикнул. Это была Шура. Она, не приходя в сознание, скончалась на моих руках. До последнего своего дыхания она оказывала помощь гражданскому населению.
Сейчас особенно требуется вода, чтобы намочить марлю и через нее дышать, но воды нет. Нескольких человек вытащили поближе к выходу, но и тут тоже полно газа. Пробираюсь к центральному выходу. Думаю, там меньше газа, но это только предположение. Наоборот, здесь более крупные отверстия и потому газа больше.
25 мая.
Прошло шесть часов, а нас все душат и душат. По всем ходам много трупов. Смерть так близка, что ее чувствует каждый. Но что это? Я слышу поют «Интернационал». Вижу — стоят четыре девушки. Обнявшись, поют пролетарский гимн, затем все четверо падают.