Люди и взрывы
Шрифт:
В марте 1943 года мы научились получать вполне сносные по качеству рентгеновские снимки взрывных явлений, и оказалось, что под действием взрыва вдоль оси заряда возникает высокоскоростная струя металла, которая и придает кумулятивным снарядам способность пробивать броню. К тем же выводам на основании теоретических положений пришел известный ученый — академик М. А. Лаврентьев. Развитые им представления позволили создать завершенную теорию кумулятивного взрыва.
К середине 1943 года положение на фронтах стало изменяться. Была выиграна битва за Сталинград. Началось стремительное наступление на Курской дуге. Некоторые академические институты возвращались в Москву. Для нас это было невозможно. Организация первой в стране лаборатории рентгено-импульсных исследований потребовала большой затраты времени
Во второй половине 1942 года в лабораторию вернулся Лев Владимирович. В связи с успехами на фронтах правительство разрешило Академии наук отозвать тысячу наиболее квалифицированных ученых. Возвратившись, Лев Владимирович занялся сверхскоростным рентгеноструктурным анализом, и весной 1943 года он успешно защитил кандидатскую диссертацию.
Запомнился семинар в Ленинградском физико-техническом институте. Как и ФИАН, этот институт занимал несколько комнат в основном здании Казанского университета. Председательствовал директор института, прославленный физик Абрам Федорович Иоффе. Я рассказал об общих принципах рентгенографирования летящих снарядов и явлений при взрыве, демонстрировал рентгенограммы. Лев Владимирович показал свою светосильную камеру для рентгеноструктурного анализа быстропротекающих процессов, продемонстрировал первые рентгенограммы поликристаллических образцов, полученные с экспозициями менее миллионной доли секунды.
Всегда увлекающийся Абрам Федорович дал очень высокую оценку этим работам. Заявил, что обсуждаемые материалы в науке о рентгеновских лучах по значению близки к открытию Северного полюса в географии. Любопытно, что больше всего на него произвело впечатление изучение структуры металлов с микросекундными экспозициями. Съемки явлений при выстреле и взрыве получили широкое распространение во время войны и в послевоенные годы. Структурный же анализ с микросекундными и наносекундными временами только сейчас, спустя 40 с лишним лет после начала этих работ, начинает получать права гражданства. Такого рода исследования оказались намного более сложными, чем прямое просвечивание быстродвижущихся объектов.
Я. Б. Зельдович в мае 1943 года взял несколько рентгенограмм взрыва маленьких моделей кумулятивных снарядов и отвез их в Москву, чтобы показать Ю. Б. Харитону. Вскоре я получил от Юлия Борисовича письмо. За военные годы оно затерялось, но содержание письма запомнилось. Оно начиналось словами:
«Дорогой товарищ Цукерман! Простите, не знаю Вашего имени и отчества. Я показал Ваши уникальные рентгенограммы наркому боеприпасов Б. Л. Ванникову. Как и на меня, они произвели на него большое впечатление. Мы договорились заслушать Вас на коллегии Наркомата боеприпасов в июле или августе... »
Далее следовали соображения по регламенту доклада и демонстрационным материалам.
Этот знаменательный не только для меня, но и для всей лаборатории доклад состоялся в середине августа 1943 года. Прошел хорошо. Было принято решение начать организацию в Москве двух лабораторий: импульсной рентгенографии в институте, занимавшемся взрывчатыми веществами, и второй — в институте, проектировавшем и испытывавшем снаряды.
РАБОТА И ЖИЗНЬ БЕЗ ЭЛЕКТРИЧЕСКОЙ ЭНЕРГИИ
Эвакуированные самолетостроительные и авиамоторные заводы требовали много энергии. Хозяйство Казани не справлялось с возросшим спросом на электроэнергию. Но производство самолетов, требующихся фронту во все возрастающих количествах, нельзя было прекращать ни на минуту. Поэтому в зимние месяцы, когда потребность в электроэнергии была особенно высока, город просто отключали от сети на две, а то и три недели. Можно ли было в таких условиях работать и жить? Оказалось — можно.
На глаза попалась в физическом практикуме видавшая виды дисковая электростатическая машина Уайтхеда. Я знал: вращая рукоятку такой машины, можно зарядить лейденские банки - так назывались старинные стеклянные конденсаторы — до 100 киловольт и более. Договориться о передаче этой машины во временное пользование для работ по импульсному рентгенографированию и перенести ее на руках в «берлогу» заняло несколько часов.
Накал кенотрона перевели на питание от аккумуляторов, чтобы обойтись без сетевой электроэнергии. Проблема съемки быстрых процессов была решена.
С фотокомнатой дело тоже обстояло просто. Сначала хотели изготовить ее из фанеры. Но достать фанерные листы было очень трудно. Помог случай.
В одном из мебельных магазинов было обнаружено большое количество фанерных сидений для стульев. Незамедлительно приобрели 90 таких сидений размером 50х50 сантиметров каждое. Угол лабораторной комнаты выгородили обрешеткой, на которой закреплялись сиденья Все щели и отверстия дополнительно заклеили черной бумагой. Получилась совсем неплохая фотокомната площадью 1x4 м2. «Веселые» черно-белые квадратики сидений даже украшали лабораторию. Для получения красного света служило небольшое отверстие, прикрытое красным стеклом. Если фотоработы проводились вечером — для той же цели использовали фонарь с коптилкой.
Наибольшие трудности возникли с приборами, требующими вакуума. У нас в лаборатории были ртутные диффузионные насосы, которые откачивали воздух до необходимого разряжения, но для их работы требовался разогрев ртутного резервуара и водяное охлаждение. Вода, как и электричество, также поступала с перебоями. Но с этим справились легко. Установили резервный бак объемом 3 м3 и, когда подача воды прекращалась включали собственную систему. А с подогревом ртутного резервуара пришлось повозиться. Помогли золотые руки Александра Ивановича Авдеенко. К тому времени он освоил производство «буржуек». Так называли еще со времен гражданской войны небольшие железные печурки с трубами, выводимыми прямо в форточку. Александр Иванович смастерил совсем маленькую буржуйку, с помощью которой осуществлялся подогрев диффузионного насоса. Десятка два щепок хватало на рабочий день. Стало возможным продолжать опыты с разборными вакуумными трубками без электрической энергии.
А для общежития на Клыковке приобрели сотню кирпичей. Я «разработал» их раскладку, соорудили настоящую печь. Комната на четвертом этаже теперь не только обогревалась, но можно было также приготовить «обед» на плите. Александр Иванович изготовил из жести большую трубу, имеющую форму буквы «Г». Надо было ее установить таким образом, чтобы внешний конец дымохода находился на уровне конька крыши. Возникла проблема: кто установит это довольно габаритное устройство на крыше четырехэтажного дома? Я для этого не годился — глаза не позволяли. Александр Иванович тоже был малопригоден. Вызвалась Зина. Для гарантии мы привязали ее сложенной вчетверо бельевой веревкой. Через слуховое окно она выбралась на кровлю и успешно установила и закрепила дымоход.
Печное хозяйство помогало не только нашей семье. Математики Людмила Всеволодовна Келдыш с мужем П. С. Новиковым приходили к нам из соседней комнаты подогреть обед или сварить гороховую кашу.
Вспоминая эти далекие годы, невольно думаешь — это было замечательной школой, которая многому научила нас.
Вскоре после войны в руки попали трофейные отчеты немцев из Keiser Wilgelm Hochschule (Высшая школа при университете имени кайзера Вильгельма). Аккуратные желтые папки, в верхнем правом углу надпись «ganz geheim». (Совершенно секретно.) А в конце текста перед подписью обязательное «Heil Hitler!». Любопытно, что немцы занялись рентгенографированием взрывных явлений и, в частности, моделей кумулятивных зарядов практически одновременно с Советским Союзом. Главным руководителем этих работ был некий Руди Шаль. Сразу после войны он перебрался в ФРГ, где опубликовал несколько работ по импульсной рентгенографии. Но ему, разумеется, не приходилось вырабатывать высокое напряжение вращением рукоятки электростатической машины, а диффузионные насосы для разборных рентгеновских трубок обогревались не щепками, а газовыми горелками или электричеством. Тем не менее я до сих пор с большим удовольствием вспоминаю эту трудную, но романтическую жизнь в Казани, новых друзей-физиков, новых знакомых, успехи и неудачи, словом, все то, что довелось пережить в этом древнем городе.