Люди как птицы
Шрифт:
И я легко скользнула в воздух, вознеслась ввысь и вскоре взирала на восхищённого Диму с почти сорокаметровой высоты.
— Ну, как, милый рыцарь?
— Здорово! И как это у вас получается?
Я уже стояла рядом с ним и улыбалась.
— Я давно хотел научиться так, — продолжал Димка. — Я знал, что вы летаете, пробовал, но у меня ничего не выходило. Видно, мне не дано…
— Согласна. Стать человеком — птицей не каждому дано, — серьёзно сказала я.
Димка стоял и смотрел на меня таким сияющим взором, в котором было настолько искреннее
Вобрав в себя всё это, я произнесла:
— А знаешь, у тебя тоже может получиться. Сегодня и сейчас. Давай попробуем.
Он пожал плечами и протянул мне руку:
— Возьмёмся за руки? Вы меня поведёте… вверх?
— Нет, так ничего не получится. Я буду вверху и протяну к тебе руку.
И вот — я уже вновь у вершины, повисла в воздухе, и рука моя протянулась вниз:
— Ну, давай, иди ко мне. Не думай больше ни о чём… Отрешись от всего и думай лишь о том, чтобы взять меня за руку. Ну же…
И спустя минуту до моих пальцев плавно дотронулись пальцы его руки.
Глава 11. «Ни дня без строчки — таков мой девиз!»
Вот и вся история, которую я пыталась поведать в своих записках. Может они показались кому — то чрезмерно фантастичными или излишне романтичными. Ну, что же, значит тогда нам просто не по пути! Вы другой человек и никогда не поймёте меня, пишущую эти строки!
Но что же было потом? Как сложились судьбы основных героев данного повествования?
Об этом, пожалуй, поведаю вкратце.
В сорок седьмом году мы свернули хозяйство и переехали с Орехово-Ванильное в город Росы. Мы снимали квартиру в частном секторе, выезжая на хутор лишь летом, в качестве отдыха, но потом и его продали.
Оксана устроилась работать преподавателем музыки, а я вела в школе кружок танцев.
Дима, наконец-то, пошёл в настоящую школу — его взяли сразу в шестой класс! Учился он поначалу очень неровно, отметками хорошими нас не баловал, но потом привык, втянулся, завёл новых друзей и стал одним из лучших учеников. С удовольствием посещал авиамодельный кружок, в котором стал первым помощником преподавателя, стал завсегдатаем городской библиотеки.
Вадим Острожский мягко опекал нас и вскоре стал мне очень близким другом. Это был чудесный, внимательный человек, несмотря на кажущуюся суровость.
Но нам предстояла разлука. Вадима направляли в Западную Белоруссию для уничтожения остатков фашистских банд. Как раз в это время Оксана собралась замуж.
Не желая оказаться лишней в доме, я переехала в город с островерхими красными черепичными крышами, куда меня пригласили (с подачи Вадима, через знакомых) в местный возрождающийся театр в качестве балетмейстера. С Вадимом и Оксаной мы активно переписывались! Вообще, семьи Острожских и Кошечкиных стали для меня родными! Забыла отметить, что у Оксаны
Осенью тысяча девятьсот пятьдесят четвёртого я предприняла первую попытку найти Максима Ковалевича — подала в официальный розыск.
Я буду искать его ещё очень долго, много лет, но безуспешно. Он пропал, будто океанская пучина жизни поглотила его!
Той же осенью вернулся из Белоруссии Вадим Острожский. Он разыскал меня, приехал с цветами, сделал предложение и повёз в загс. Так я решилась покончить с моим одиночеством.
Димка, теперь уже Дмитрий Константинович Кошечкин, закончил Балашовское авиационное училище и стал лётчиком. Пишет он мне нечасто, но присылает чудесные открытки с разных уголков земли (со временем он стал лётчиком международных авиалиний). О своих самостоятельных полётах, без всяких механических приспособлений, он не говорит ни слова.
***
В город своей юности я решилась выбраться лишь в пятьдесят шестом году. Долгое время не хотелось ехать — там всё напоминало о Максиме и о нашей погибшей любви, но потом всё же решилась.
Стояла безоблачная восхитительная янтарная осень, как и в те дни нашей горестной любви.
С волнением в душе я подходила к так хорошо знакомому мне дому, который навсегда для меня оставался «домом Максима». Свет соломенного солнца лился на лимонно-багряные листья сада, и они беззвучно летели, как паруса.
В доме уже никто не обитал, вернее — жили сотни героев картин, ведь в нём теперь располагался Музей современной живописи. Я думаю, что о лучшем Максим не мог и мечтать!
Я купила билет и с удовольствием и грустью походила по музею, узнавая полотна знакомых мастеров.
И вдруг моё сердце замерло… Передо мною была картина «Гера», а, точнее, я сама в её образе — молодая и красивая. А вот и известное полотно «Над морем»! Как оно удалось Максиму — просто чудо!
Глаза стали мокрыми от волнения.
Собравшись с духом, я знаком подозвала к себе дежурную по залу, указав на оба полотна, спросила:
— Скажите, пожалуйста, а что подробнее известно об этих картинах?
Девушка обрадовано ответила:
— Это работы художника Максима Ковалевича. Его можно назвать представителем молодого советского искусства…
Она ещё долго говорила, подчёркивая особенности стиля, манеры… Я кивала, почти не слушая. Дождавшись паузы, решилась задать главный вопрос:
— А как сложилась судьба художника?
Девушка полистала брошюрку.
— Вот, судя по помещённой здесь информации, художник недолго прожил. Он скончался в 1929 году…Больше ничего о нём, увы, нет.
Скончался… Ничего о нём нет! Я сухо поблагодарила и медленными шагами побрела к выходу, еле сдерживая слёзы.
Сидя на скамейке, я долго вспоминала наши лучшие с Максимом дни. Спрятав в карман мокрый платочек, я пошла к трамвайной остановке.
Дорожки кладбища были усеяны листьями, а могилы заросли серой мрачной травой.