Люди как птицы
Шрифт:
В это время Алёшин принялся за закуску а я, ожидая его ответа, в волнении тоже поглощала своё блюдо, не чувствуя никакого вкуса.
Пауза затянулась. Наконец писатель, вынув платочек, вытер губы…
— Ковалевич? — спросил он, глядя куда-то в сторону. — А он не умер…
Я оторопела:
— Как не умер? Он до сих пор жив?
— Конечно.
— И вы уверены в этом?
— Абсолютно, — твёрдо сказал Алёшин, — откинувшись всем телом на спинку стула.
И добавил:
— Такие люди быстро не умирают…
— Но если он не умер,
Алёшин внимательно посмотрел на меня, пронзая глазами:
— Вот этого сказать не могу…
Я тяжело вздохнула, отнеся всё, что говорилось о Ковалевиче, к буйной фантазии автора. Решила спросить о другом.
— Скажите, а как сложилась судьба Михаила Булатова?
— А вот его уже нет с нами… Увы…Он ведь ещё перед войной скончался! Он был отличным драматургом, жаль, что его пьесы сейчас так мало ставят… Да и прозаиком отличным он был! Какой у него роман о театре! Волшебный роман! А вы знаете, что он написал перед смертью мистический роман? О, это шедевр! Его пока не напечатали, но я читал рукопись… Там есть чем восхититься! Но он увидит свет, поверьте мне! Увидит! И его ждёт мировое признание!
Я слушала восклицания Алёшина и видела, как он переполнен восторгом, и не желала его останавливать.
— А не знаете ли вы судьбы Жоры Аггелова? Он так помогал мне в своё время…
— Не хотелось бы об этом много говорить… Если коротко, Жору постигла и трудная и счастливая судьба. Был арестован, сидел, потом жил на поселении на Урале. Но вот недавно реабилитирован, вернулся, стал популярен, выпустил два сборника. Их в продаже вы не найдёте. Но если найдёте и прочтёте, то поймёте, что, несмотря на всю свою популярность, это уже не тот Аггелов, что был…
Мы увлеклись, перебирая всех знакомых художников и писателей.
— Багрецов? Очень неплохой поэт. У него есть чудная «Дума» — развитие идей самого Шевченко:
Опанасе, что с тобою?
Поник головою…
Глаз над левою скулою
Затек синевою…
– -------------.
Я не знаю, где зарыты
Опанаса кости:
Может, под кустом ракиты,
Может, на погосте…
Алёшин пробовал цитировать дальше, но сбился, махнул рукою.
— Он много болел… Его уже давно нет, ещё в тридцать четвёртом помер…Кто? Котов? О, этот здравствует… Он сейчас в фаворе… Генерал от литературы! Руководит молодёжным журналом. Пишет…Как он строит фразу! Как Верлада — дома…
— Верлада? — вздрогнула я. — А что с ним?
— С Верладой? Он погиб при задержании. Давно уж, год не помню… Оказался вражеским шпионом. Или его выдавали за такового…
Алёшин опустил голову и попросил, не глядя в глаза:
— Гера, дорогая, а можно ещё рюмочку.
Я подозвала рыжего официанта.
Мы ещё очень долго сидели и вспоминали о разном. Мне удалось расшевелить закостеневшую душу писателя. Чем дольше мы беседовали, тем больше Алёшин оживал, вспоминал, спрашивал обо мне и моей судьбе.
И я решилась спросить ещё
— Георгий Кристианович, а что стало с чекистом Глебом Боковым? Помните такого?
— Как же не помнить, — промолвил Алёшин, со вкусом затягиваясь сигарой. — Очень необычный был человек. И представьте себе, пострадал от своих же! Его арестовали в тридцать седьмом году. Помните, тогда чистки шли?
Я кивнула головой, хотя, что я могла помнить, ведь сама сидела в то время в изоляции. Знала о репрессиях в основном по рассказам Оксаны и Вадима.
— Боков был слишком уж независим от власти, слишком много знал. А такого не прощают! — говорил Алёшин, потягивая из рюмки.
— Так его расстреляли?
— Хм…Официально — то так… Но, ходят упорные слухи…
Тут Алёшин наклонился и прошептал мне на ухо:
— Арестовали — то двойника… А сам Боков исчез… Только молчок, я вам ничего не говорил. А жизнь такая интересная и опасная штука, как змея в руке. И жаль, что, ужалив нас, она быстро уползает…
Мы ещё какое-то время сидели вдвоём и беседовали о жизни, пока я не заметила, что Георгий Кристианович совсем осоловел, стал запинаться и как будто задрёмывать. Рыжий официант понимающе посмотрел на меня, и я очень попросила, чтобы тот позаботился о писателе, вызвал машину и отправил писателя домой. Официант с готовностью кивнул, для него это дело было привычным.
Я вышла из ресторана — стоял задумчивый осенний вечер. Пошла в опадающий парк, поднялась ввысь и полетала над дорогим мне городом, как когда-то летала с любимой птицей.
А поздно ночью лежала в поезде на полке и думала о своей судьбе. Всё что здесь со мной было — в прошлом!
Нужно было возвращаться домой. Меня ждала моя новая жизнь, мой милый муж Вадим, мои восторженные студенты! И я была им нужна!
А за окном мелькали ночные пейзажи, а колёса напевали мне какую-то грустную забытую песню.
Эпилог от издателя. 1971 год
Августовским вечером с большого океанского парохода, тяжело привалившегося к пристани крупного южного порта, сошли двое мужчин, по виду — иностранцы. Один из них — молодой, в цветастой рубашке, с лёгкостью вынес два небольших чемодана и подозвал носильщика. Второй — высокий, поджарый, с седой шевелюрой, в сером костюме, под которым виднелась белая рубашка, не спеша вышел следом.
Он остановился, с какой-то затаённой радостью оглядывая вечерний город, вдыхая запахи порта и южных растений.
Далее эти двое пошли за носильщиком до остановки такси. По дороге пожилой остановился у киоска и с какой-то тщательностью и жадным любопытством выбирал газеты, заплатив, тут же принялся раскрывать их и, если бы более молодой спутник его не поторопил, рисковал бы надолго застрять у киоска.
Спустя три часа оба уже ехали в поезде на север, пили чай с лимоном и неторопливо беседовали о том, о сём.