Люди молчаливого подвига
Шрифт:
— Смирная, я очень тебя прошу…
— Смирную не надо просить. Ей дается приказ.
— Ну, слушай… Клара, ты же все понимаешь!..
— Не пойду, — чуть даже вызывающе отвечает она и, помолчав, как бы смягчается: — Я только усложню положение группы. Им предстоит бой.
— Ну, бой!.. Ты бывала и не в таких переделках.
— Спасибо за комплимент!.. Вы забыли, что я женщина.
— Клара!
— Если Клара, позвольте мне выбирать! Я остаюсь здесь, капитан.
— А если найдут?
— А я точно уверена — не найдут. Верно, Мудрый?
Тот отвечает не сразу.
— Я понимаю так, — взвешивая слова, говорит он. — Фриц не найдет. Это я гарантирую. Если только христопродавец появится или — с собаками.
— Товарищи, я приказываю: взять ее с собой, — говорит раненый.
Опять нет ответа. Время идет. Два пополуночи. Осталось три часа до рассвета. Всего три. И звенящая тишина. Что в ней таится?
— Да отвечайте же, черт побери!
— Если Смирная хочет остаться, пусть остается, — сказал Лихой.
— Да, уж пусть выбирает, — поддержал его Мудрый.
— Левый?
— Не знаю. Пусть решает сама.
— Я решаю. Высшей властью, врученной мне Родиной…
— Вот и застрели меня высшей властью… Никуда не пойду, — вдруг зло перебивает она.
Чей-то тихий голос из темноты произносит со вздохом:
— Умрешь, девонька.
— Ну и умру. И что? Бросить его одного, раненого?
Доводов нет. Все исчерпаны. И Клара, чутьем сознавая, что победила, встает, начинает что-то искать в темноте.
— Вот мы здесь спорим и все без толку. Лучше подсчитаем, что у нас осталось.
И тотчас все включаются в дело. Доносятся голоса:
— Тол, три пакета.
— Вот еще часовые мины — две штуки. Ну и гранаты…
— Сколько?
— Считай, по паре на каждого, штук пятнадцать.
— Тол и мины оставьте нам с капитаном. Все равно они вам ни к чему. Ну и обязательно пару гранат…
Да, она уже все решила. Теперь он чувствует: провались земля, явись сюда вся армия Третьего рейха — ничто не изменит ее решения. Она останется с ним, с командиром, а они, подчиняясь его приказу, будут прорываться сквозь немецкие цепи, которыми плотно блокирован лес. Утром с рассветом автоматчики станут его прочесывать.
Три часа. Уже не ночь, но еще и не утро. Он и она в землянке. Снаружи слышится мягкий шорох, — те, кто сейчас уйдет, маскируют землянку ветвями и папоротником. Потом — тихий голос:
— Схоронили — не подкопаешься.
— Спасибо. До свидания, товарищи, — доносится из землянки. — Доберетесь до первой же нашей точки, свяжитесь с Центром, дайте общую картину — и на запад, на Брест.
— В вашей станции «Север» питание совсем кончилось? — спрашивает Мудрый сверху.
— Почти, — озабоченно отвечает Клара. — Ну, может быть, хватит на несколько фраз. И то не уверена. Как выйдете на связь, моим в Москву, на Басманную, привет передайте… Жива-здорова. Писать некогда…
Шаги удаляются. Наступает тишина. Ветра нет. Лес молчит в ожидании рассвета. Спустя полчаса доносится автоматная очередь, разрывы гранат…
— Наверное, прорвались, — тихо произносит она.
— Прорвались, они дело знают. Если только шальная пуля кого положит…
И снова все тихо. Время как будто остановилось, страшась рассвета и того, что придет вместе с ним. «С рассветом уходит любовь. С рассветом приходит надежда», — говорит поэт. И тот рассвет нес надежду…
Это происходило в глубине белорусских лесов, в районе города Слонима 19 июня 1944 года. Я знаю начало этой истории. И знаю, чем она кончилась, ибо в начале марта 1969 года несколько дней провел в тихой комнате, где только папки на стеллажах. И в каждой — жизнь, да еще какая! В небольшом вестибюле висят портреты. Я подхожу к ним. Гнедаш Кузьма Савельевич.
— Это он, — говорит мой собеседник. — Вы когда-нибудь слышали это имя?
— Нет, никогда…
— Видите ли, это все постепенно открывается… Через годы…
— Он совсем молод… — невольно вырывается у меня.
— Ему и тридцати не было. Звание майора и Героя Советского Союза он получил уже после смерти.
— В войну о нем, как о разведчике, наверное, писали?
— Кто о нем мог писать? Как разведчик он был дважды зашифрован. Я вам так скажу — он и для своих жил под другим именем. Трагично, но даже на могиле его было другое имя.
— А там-то зачем?
— Это уж просто недоразумение, впрочем, логичное в тех условиях. Потом, конечно, исправили. Прочитаете до конца — поймете. В деле все есть, вплоть до последних радиограмм из леса в районе Слонима.
А вот и оно, личное дело разведчика Кузьмы Гнедаша. Сначала мне бросилась в глаза короткая оправка:
«Потопил десять пароходов и четырнадцать барж. Пустил под откос 21 эшелон с живой силой и боевой техникой противника. Лично уничтожил более…»
С такими подвигами я сталкивался уже, когда писал о о партизанах. Спрашиваю:
— Данные эти проверены?
— Здесь все проверено. К тому же тот, кто вел учет, вряд ли думал о чем-нибудь другом, кроме того, чтобы точно все записать. Время было такое…