Люди огня

Гир Уильям Майкл

— Что за бредни! Сердцевина Рога был настоящим Зрящим Видения и обладал Силой, как это бывало в старину. А Тяжкий Бобр… Да это просто несмышленыш, который пытается охотиться на бизона с ветками вместо дротиков!

— Не надо! Не говори так! А не то Тяжкий Бобр Пропоет над тобой Проклятие… призовет злых духов, и тогда…

— Эта глиста меня Проклянет? — Она снова весело рассмеялась. — То-то страху будет!

Но смех резко оборвался: ей в голову пришла неожиданная мысль:

— Да, теперь понятно… Как загадочно сказывается Сила Видений… как сложно…

Она сбилась с

мысли и уставилась в пространство пустым взглядом, видевшим что-то невидимое сквозь Голодного Быка и залитый солнцем гребень холма.

— Кто ты? Я тебя где-то уже видел.

— Что? — Она вернулась к обычной действительности; ее взгляд опять сфокусировался на лице собеседника. — Но я же сказала тебе, меня называли…

— А сейчас-то ты кто?

Она ответила печальной улыбкой, приподняв брови, отчего морщины у нее на лбу стали еще глубже:

— Однажды ночью мы встретились в твоем вигваме. Ветка Шалфея только что потеряла ребенка. Мальчика, если я не ошибаюсь. А мне нужна была мать — молодая женщина со здоровым молоком. Неудивительно, что ты не можешь меня вспомнить. Той ночью вы оба были порядком расстроены. Ты едва заметил мое присутствие.

У него захватило дух.

— Белая Телка! Но ведь говорили, что ты…

— Улетела в небо на смерче, — закончила она за него, усмехнувшись. — Знаю, знаю. В отличие от воронов, что непрерывно каркают о важных вещах, люди любят болтать о всякой чепухе.

От изумления он широко раскрыл рот.

— Мальчик здоров? Растет?

Он кивнул, все еще не до конца придя в себя. Он вспомнил ту печальную ночь, вспомнил, какое горе стояло в глазах Ветки Шалфея, когда она баюкала мертвого ребенка… А потом из темноты пришел Сердцевина Рога и эта вот женщина — со свертком в руках. Подарок, сказала она. Ребенок, присланный Духами взамен отнятого.

Тогда его куда больше заботила Ветка Шалфея, чем старухи, являющиеся из темноты. Поэтому-то он и забрал у нее умершего сына, а вместо него положил ей на руки живого младенца. С благоговением и страхом он увидел, что Ветка Шалфея согласилась дать ребенку грудь. А когда он обернулся к пришелице, той уже не было в вигваме. И на следующий день в селении ее обнаружить тоже не удалось.

Перед тем как уйти и стать вождем отдельного племени, Лосиное Горло рассказал ему о Белой Телке и о раненом бердаче. Белая Телка встретила Лосиное Горло как раз на этих самых холмах, где он охотился, и отвела его к Ключам Чудовищных Костей. Там их ожидали ребенок и раненый бердаче.

Сердцевина Рога дополнил этот рассказ, поведав о Силе Белой Телки и как она живет высоко в Бизоньих Горах, занимаясь колдовством… Больше о ней почти ничего не было известно — по крайней мере, никто больше ничего рассказать не мог.

Старуха облизнула губы и покачала головой:

— Ну, хватит обо мне. Мне нужно, чтобы ты вернулся в ваш охотничий лагерь. Возьми с собой твоих друзей и приходите к Ключам Чудовищных Костей. К тому времени, как вы придете, я из твоей добычи приготовлю похлебку. Тогда мы послушаем, как ты героически охотился.

Он кивнул: от всего происходящего у него голова шла кругом.

— Ты придешь?

—

Д-да.

Белая Телка подняла с земли убитого койота и заглянула в его потухшие глаза:

— Лучший охотник Племени, говоришь? Похоже, что ты на него сел!

Не подумав, он признался:

— Так оно и было. А не то он бы снова удрал!

Три Пальца насвистывал себе под нос, изготавливая новый наконечник из кремня — великолепного слегка прозрачного коричневатого камня. Его ловкие руки обтачивали края кремня на куске грубого песчаника, в котором за много лет такой работы образовались ровные борозды. Ощупав закругленный край большим пальцем, он удовлетворенно кивнул и достал из своей сумы отполированную многолетним употреблением палочку из лосиного рога.

Продолжая насвистывать, он снова уселся на валуне и принялся откалывать от кремня широкие тонкие пластинки. С ловкостью мастера он подхватывал каждую пластинку и осторожно ронял кусочек камня, певшего, ударяясь о своего предшественника, негромкую звонкую песенку камнерезного мастерства. В Племени не было более искусного в изготовлении кремневых орудий человека, чем Три Пальца. Когда он обрабатывал камень, часть его души переходила в изделие.

Три Пальца сидел у дымившего костра, в котором горел шалфей. Посреди камней, образовывавших очаг, все еще чернели заячьи кости. Неподалеку лежали две большие сумы и стоял шалашу Там и сям в земле были видны круглые лунки. Еще недавно здесь рос вырванный ради топлива шалфей. Горел шалфей прекрасно: стоило его положить на угли, как огонь мгновенно охватывал его и с ревом рвался к небу. Через некоторое время плотная слоистая структура дерева разрушалась, и получившиеся уголья тлели и сохраняли жар целый день. Если сверху положить камни, равномерно излучавшие поглощенное тепло, то на таком очаге можно было очень долго варить похлебку, или жарить мясо, или насыпать сверху слой земли и спать в тепле даже в самую холодную пору.

Три Пальца прервал работу, вытер пот с высокого лба и взглянул туда, где только что сидел Черный Ворон. Но он с удивлением обнаружил, что приятель куда-то ушел. Дичь заметил? Оглядев склон холма, Три Пальца наконец увидел его: тот спускался вниз, петляя между кустами.

Три Пальца снова засвистел и начал обтачивать хрупкий край наконечника. Когда тот стал достаточно плоским, он обернул его в кусок толстой бизоньей шкуры и достал из своей котомки шило из лосиного рога. Приставляя его к кремню в точно определенных местах, Три Пальца стал откалывать от наконечника длинные тонкие пластинки, придавая ему окончательную форму.

В такт работе он насвистывал, передразнивая луговых трупиалов и дроздов. Он пускал трели, будто зяблик, и обманутые птицы отвечали ему из высоких кустов, росших под террасой, на которой был разбит лагерь.

— Голодный Бык идет! — крикнул снизу Черный Ворон; его слова сопровождались шумом покатившихся по склону камешков и сухой земли. — Да как спешит!

Высунув язык от усердия, Три Пальца отколол от хрупкого кончика крохотный кусочек камня, после чего острие стало острым как бритва, и лишь затем поднял голову: