Люди Солнца

Шервуд Том

– Трудно будет рассчитать силу пружины, – заметил я, – которая должна возвращать стопу в прямой угол после сделанного шага.

– А мы поставим каскадную пружину!

– Как это?

– Несколько пружин на одной оси. Поднятие стопы на два-три градуса – включается первая пружинка. Ещё два-три градуса – вторая. И так дальше! Чем сильнее вес на носке стопы – тем сильнее сопротивляются пружины. Нужно только точно измерить вес самой Ксанфии и длину здоровой ножки.

– Хорошо. Идём спросим Гювайзена, как нам измерить Ксанфию, чтобы не напугать.

Мы пришли в нижний этаж восьмиугольной башни. Осторожно и тихо сели возле двери и стали ждать завершенья

урока. Штокс видел нас, кивнул, но занятия не прервал. Порядки у него были строгие. Мне стало даже удивительно – как это все дети сидят на своих скамеечках (которые мы в столярном цеху сделали для каждого разной высоты) и не позволяют себе произнести даже самого тихого слова.

– Сертце тшеловека, – медленно, обстоятельно говорил Штокс, – есть фсеко лишь жифой насос. Тфа ферхний пещерки потфодят в само сертце нашу крофь. А тфа нишних пещерки сильно эту крофь толкать по фсему телу. Поэтому мы мошем всекта слышат: «ком»! – сертце напрал крофь, «кум»! – фыбросил. При «ком» сертце расширяться, при «кум» оно сшиматься. Фсё просто! Теперь смотреть, для чеко нам нушно дышать…

И в эту секунду в башню влетела и зажужжала над нашими головами большая серая муха. Детишки мгновенно уткнули в неё свои любопытные взгляды, и я сам даже съёжился – сейчас мэтр Штокс повелительно одёрнет малышей и вернёт их к уроку. Но нет! Мгновенно оставив разговоры о сердце, Гювайзен выбросил вперёд-вверх руку и провозгласил:

– Фот – мух! Пошему он есть гудеть?

И, запустив два пальца в карман жилетки, он вытянул оттуда тоненькую стальную пластинку.

– Это есть мусыкальный нотка ис мусыкальный шкатулка, – объявил он.

Найдя в стоящем перед ним столике щель, вдавил в неё краем пластинку и, оттянув свободный край, резко отпустил палец. «Вззззэ!!» – запела пластинка, в точности, как летающая над нами муха.

– Мух есть гудеть, потому что её крыл отшень быстро махать, вот как этот нотка, – тысятща тфишений в секунта.

Он снова оттянул остановившуюся пластинку и снова запустил её в звук. И, когда она отзвенела, сообщил:

– Фот если бы наш сертце биться так ше часто, то мы слышали пы кромко так «у-у-у-у-у!!», как путто фнутри у нас крыло мух. Но мы слышим только «ком-кум». Потому што наш сертце ошень умное, и еко скорост только отин тфишений в секунта. Он спешит только токда, когда мы сами есть сильно бешать или долко рапотать. Тфа утара в секунта! Три утара ф секунта! Но не тысятща, как крыло мух. Теперь смотреть, для чеко нам нушно дышать…

– Мастер Штокс! – закричал вдруг звонким голосом Брюс. – Я сделал открытие!

– О, отшень интересно. Какой?

– Сердце расширяется, потом сжимается, так? И делает таким образом один стук в секунду.

– Так, несомненно.

– Но тогда смотрите! Я ходил днём по стенам нашего замка, и горячие камни жгли мне пятки. «Шервуд» днём нагревает солнце! Он хоть и незаметно, но расширяется! Помните, как вы показывали нам монету – всё при нагревании расширяется!

– О, это так.

– А ночью он остывает, сжимается. Но тогда выходит, что наш замок «Шервуд» – это сердце, которое стучит со скоростью один удар в день!

– Кениальный! Кениальный наплютений, – закричал взволнованный мэтр Штокс. – Ах, еслип фы фсе пыли так фнимательно тумать!

– Честное слово, – шепнул я Готлибу, – Брюса нужно наградить золотым ножиком безо всякого лабиринта.

Мы дождались конца урока и, пригласив мэтра в сторонку, сообщили ему о своём намерении.

– Исклюшительно фашно это сумейт сделат! – горячо воскликнул он. – У Ксанфий от

отин костылёк потмышка посфонотшник стал немношко крифой. Ещё гот, тфа – и её спинка софсем путет крифая! Телайте скорее ей ношка, она толшен хотить с прямой спинка!

– Нам бы измерить её, – пояснил тихо Готлиб, – чтобы не разволновать.

– О та, та, конетшно. Я расскашу ей, што в лесу фы фстретиль волшепниц, которая хошет стелать ей ношка. А фы фечером прийти и исмерить, кокта Ксанфий сама путет уше отшень хотеть!

– Прекрасно, – кивнули мы Штоксу. – Идём пока готовить дерево и пружины.

И, уже выходя из башни, мы услыхали отчаянный крик Брюса:

– Мастер Штокс! Я сделал ещё одно открытие! Вы говорили, что лето наступает потому, что наша Земля подлетает к Солнцу! И при этом всё-всё у нас здесь нагревается! А зима наступает потому, что Земля отлетает от Солнца! И остывает! Но тогда Земля – это сердце, которое бьётся со скоростью один стук в год!!

– Удивительные способности у мальчишки, – сказал мне Готлиб, когда мы вышли. – Его бы в Лондон свозить, показать, какие есть на свете машины.

– Обязательно свозим. А пока – возьмём его после уроков с собой, и, доверив тайну, вместе будем делать для Ксанфии новую ножку. Двойная польза: и добавим ему опыта, и обустроим для желающих мастерить «клямки» настоящую мастерскую.

– Если кто-то один увлечётся – то все засядут в мастерской одновременно, – заметил мне Готлиб. – Придётся покупать много инструментных комплектов.

– Не вижу препятствий, – сказал я ему. – Много и купим.

И мы вскоре нашли подходящее для мастерской место. Просторное, с восемью окнами помещение над каретным цейхгаузом когда-то и было, очевидно, хорошо обустроенной мастерской. Здесь стояли длинные столы, окантованные полосами железа. Но никаких инструментов, подсказавших бы нам предназначение этой мастерской, мы не нашли. Зато обнаружили нечто странное. Внизу, на первом этаже, в углу каретного цейхгауза стояла печь с плитой, на которой высился огромный котёл. Верхний край его закрывала опрокинутая выходной трубкой вверх воронка, притянутая винтами. А на трубку была надета ещё одна медная, толстая труба, отводящая, видимо, пар наверх, в мастерскую. По винтовой лестнице мы вернулись туда, нашли, где заканчивается труба. Незаметный, встроенный в стену (потому мы и не увидели сразу!) оббитый медными листами невысокий, но длинный шкаф. Подвешенная на петлях медная пластина, служившая дверцей, была по фронту обшита дубовой рейкой. И вот, подняв эту пластину, мы заглянули в шкаф и увидели нечто странное. Вдоль всего шкафа, тянущегося внутри стены, свисали сверху короткие цепи с крючочками на концах. А на каменной полке лежали такие же короткие цепи с грузиками – массивными речными булыжниками.

Дети современной цивилизации, мы ни за что не догадались бы, для чего было устроено всё это снаряжение, если бы последняя, самая дальняя цепочка не показала бы свою удивительную, странную ношу. Длинный прут, срезанный с дерева, был закреплён на верхней цепи. А снизу к нему был подвешен, на цепи же, – булыжник, тяжёлый и гладкий.

– Незатейливо и гениально, – сказал с восхищением Готлиб. – Длинных и гладких прутьев можно нарезать в лесу сколько угодно. Но все они, по прихоти природы, слегка изогнуты. Тогда их вешают здесь, прицепляют булыжники, плотно закрывают дверь и зажигают огонь под котлом с воронкой. Пар, работая вместе с камнями, за день или два превращает кривоватый прутик в идеально прямой. Затем сушка, шлифовка… И готова надёжная и дешёвая в изготовленье стрела!