Люди Солнца
Шрифт:
Вместе с Луисом, Давидом и Готлибом мы тоже поднялись по каменной лестнице и принялись устанавливать кирпичные шпалеры для углей, над которыми скоро должны были возлечь удивительные в качестве вертелов шпаги.
Проинспектировали места для благородных гостей, места для музыкантов и остались довольны. Ну и, не в силах справиться с нетерпением, притопали в гавань.
Ждали больше часа, и вместе с нами ждала огромная, без преувеличения, – огромная толпа горожан, портовых рабочих, матросов. Легенда адмиралтейства, «Дукат», должен был сверкнуть парусами со стороны моря!
И он сверкнул. Едва только показались высокие белые пирамиды, как все собравшиеся принялись
Стоун, в зелёном камзоле, сверкающем золотым позументом, стоял у борта. Матросы, летая по вантам, втугую обтягивали паруса. С юта и бака метнули канаты. Десяток допущенных Луисом портовых грузчиков их тотчас подхватили и, набросив петлями на причальные кнехты, стали тянуть. «Дукат» мягко ткнулся бортом в навешенные на камень мола джутовые маты.
Однако на корабле не спешили отворить фальшборт и выдвинуть трап. Напротив, и все матросы, и Стоун исчезли! Хорошо понимая, в чём дело, мы с Готлибом переглянулись и сняли свои торжественные камзолы. И, оказавшись в знаменитых шёлковых, алых рубахах, приняли на себя стрелы выкриков – и радостных, и завистливых, и удивлённых. И вдруг на верхней палубе полыхнуло алым огнём! Над толпою взметнулся приветственный вой. Отворился фальшборт, и выдвинулся трап, и ткнулся в серый каменный мол. Нетвёрдо ступая, первым сошёл Энди Стоун. Остановился у края трапа и замер. И за ним быстро сбежали все матросы команды – в рубахах из знаменитого, пробитого пулями шёлка. Ловко и слаженно выстроились в длинную шеренгу. И только тогда Стоун, продолжая слегка раскачиваться, подошёл ко мне и вознамерился отдать рапорт. Но я не стал слушать. Просто шагнул и крепко обнял его. Потом, стянув с головы и отдав Стоуну треуголку, поспешил к команде. Под размеренный стук кулеврины по очереди обнимал матросов и в сильнейшем волнении бормотал:
– С возвращением, братцы! С возвращением, братцы…
И вот, закончив приветствия, с удивлением увидел за фронтом шеренги людей в партикулярной одежде.
– Ах ты!… – пробормотал я и шагнул к Клаусу.
Вспыхнув улыбкой, он также шагнул навстречу.
– Рад видеть тебя, дух острова Иуга-э-дугу!
– И я рад видеть тебя, капитан!
– Сиреневый Абдулла, – представился мне разодетый в цветные шелка очень смуглый человек.
– Салам алейкум! – сердечно поприветствовал я его. – О, сколько мне про тебя Бэнсон рассказывал!
Поклонившись, разноцветный человек отступил и…
– Вот это сюрприз, – прошептал я. – Доброго здоровья, Ваше величество кот!
И сердечно обнял Пантелеуса с его седоголовым котом, устало восседающем на плече.
Последним в этой маленькой линии стоял невысокого роста человек в чёрном плаще, шляпе, в глухой чёрной маске. Рукой, скрытой под перчаткой с широким раструбом, он протянул мне плоский, в четверть ладони, медальон на цепочке. И, когда, вращаясь, медальон повернулся ко мне лицевой стороной, я увидел пляшущего гнома, на зелёной траве, в красной рубахе, под желтоватым солнцем. И, с невыразимой радостью распахнув руки для объятий, прошептал:
– Гэри!…
Она сдёрнула маску вместе со шляпой и, тряхнув пролившимися на плечи рыжими волосами, кротко, как ребёнок, приникла к моей груди.
– О, сколько сегодня будет воспоминаний!
– О да!
И так, держа
«Бэнсон иди домой».
Вразнобой, устало ступая, команда двинулась за нами – мной, Гэри, Стоуном, Луисом… Толпа расступилась, и алый ручей потек вверх.
Перед зданием гостеприимно распахнувшей двери таверны стоял длинный стол. На нём – сотни две или три больших, в две пинты, глиняных кружек. У стола покоились две пузатые бочки. Уолтер и Мэри Бигль расположились по ту сторону стола. Я кивнул, и Уолтер провозгласил:
– Сегодня – необычный день! Сегодня каждый гость получит только одну кружку вина. Но – бесплатно!
И, каждый входящий в таверну, кто с радостью, кто с недоверием, нёс в руках две пинты бесплатного дорогостоящего вина.
В таверне, в центре, был составлен длинный стол – для команды. Перед каждым стулом стоял прибор, а на нём – белая картонка с именем. Матросы, оживлённо разыскивающие свои имена, занимали места.
Я заранее распорядился оставить на командорском столе несколько пустых картонок – на случай непредусмотренного появления кого-то из важных господ, – и случай произошёл!
Усадив всех, кого ожидал увидеть, я отправился с Луисом разместить важных гостей из адмиралтейства и магистрата.
Все расписанные места были заняты. Луис, как куратор территории, на которой находилась таверна, торжественно произнёс спич. Он сказали, разумеется, вызвал аплодисменты. Но весь огромный зал встал, когда в него внесли горячее блюдо! С криком и хохотом матросы разбирали боевые шпаги, на которых шипели куски румяного мяса.
Теперь, когда внимание собравшихся было устремлено на шпаги, я вышел из таверны на помощь Биглям. И оторопел. Наверное, весь город собрался здесь сегодня! Готлиб, наскоро отобрав пятерых крепких помощников, нанизывал на шпаги ещё вчера приготовленное мясо, которое доставал из котла. Толпа, уважительно расступившись, наблюдала, как укладываются дрова в кирпичный букан, и неторопливо оперировала наполненными до краёв кружками. И вдруг я метнулся в толпу и, расталкивая пришедших, добрался до выхваченного мимолётным взглядом человека.
– Доброго здоровья, учитель! – проговорил я, обнимая его.
– Рат тебя видеть, малысс!
– Именно так и написано! – взволнованно сообщил я ему.
– Что написано, где?
– Иди в таверну, проходи к командорскому столу. Там есть несколько свободных мест, одно из которых я зарезервировал для тебя. На картонке, накрывающей прибор, написано «Малысс».
Одноглазый недоверчиво улыбнулся, а я подтолкнул его:
– Ступай! Наконец-то можно будет с тобою наговориться!
К слову. Когда я выходил из таверны, какой-то горожанин, сидящий за столом возле самых дверей, из важных, не получивший место на балконе, с призывным дружелюбием на лице посмотрел на меня. Я мимолётно кивнул и не остановился для приветствия и знакомства, решив, что он станет хлопотать о перемене места. Но увы, горожанин оказался назойливым и, едва я вслед за Одноглазым вошёл, возвращаясь, в таверну, он торопливо встал и отвесил поклон. Вежливо поклонившись в ответ, я быстро поискал взглядом место на балконе. Поэтому, едва лишь он заговорил о неудобстве сидения у дверей, «когда простые матросы имеют гораздо более удобные места», я, указав на краешек пространства за перилами балкона, коротко сказал: