Люди сороковых годов
Шрифт:
– Зачем же вы себя-то исключаете из этого числа?
– заметил ему с улыбкою Марьеновский.
– Я не исключаю, - отвечал Вихров, сконфузившись.
– И знаете что, продолжал он потом торопливо, - мне иногда приходит в голову нестерпимое желание, чтобы всем нам, сверстникам, собраться и отпраздновать наше общее душевное настроение. Общество, бог знает, будет ли еще вспоминать нас, будет ли благодарно нам; по крайней мере, мы сами похвалим и поблагодарим друг друга.
– Мысль недурная!
– сказал Марьеновский.
– Значит, вы будете участвовать в такой пирушке, если
– Всенепременно!
– отвечал Марьеновский.
– В таком случае, я на днях же поеду собирать и других господ, говорил Вихров, совершенно увлеченный этою новою мыслию.
Вечером в тот день он зашел к Мари и рассказал ей о затеваемом вечере.
– Но кто же именно у вас будет участвовать на нем и в честь чего он будет устроен?
– спросила та.
– А в честь того, - отвечал Вихров, - что наше время, как, может быть, небезызвестно вам, знаменательно прогрессом. Мы в последние пять лет, говоря высокопарным слогом, шагнули гигантски вперед: у нас уничтожено крепостное право, устроен на новых порядках суд, умерен произвол администрации, строятся всюду железные дороги - и для всех этих преуспеяний мы будем иметь в нашем маленьком собрании по представителю: у нас будет и новый судья Марьеновский, и новый высоко приличный администратор Абреев, и представитель народа Замин, и прокурорский надзор в особе любезнейшего Захаревского, и даже предприниматель по железнодорожному делу, друг мой Виссарион Захаревский.
– Складно!
– подхватила Мари.
– А ты, разумеется, будешь участвовать как писатель.
– Я как писатель, но, кроме того, я желал бы, чтоб в этом обеде участвовал и Евгений Петрович.
– Но ему-то с какой стати?
– возразила Мари.
– Как представителю севастопольских героев. Эти люди, я полагаю, должны быть чествуемы на всех русских общественных празднествах.
– Не знаю, согласится ли он, - проговорила Мари и как-то особенно протянула эти слова.
На другой день Вихров зашел к ним, чтобы пригласить самого генерала, но, к удивлению его, тот отказался наотрез.
– Но отчего же вы не хотите участвовать?
– спросил его Вихров.
– А оттого-с, - отвечал Евгений Петрович, - что я человек старый, может быть, даже отсталый, вы там будете все народ ученый, высокоумный; у вас будет своя беседа, свои разговоры, - что ж я тут буду как пятое колесо в колеснице.
– Напротив!..
– возразил было Вихров.
– Нет, пожалуйста, оставьте меня в покое!
– перебил его резко Евгений Петрович.
Его отговаривала в этом случае Мари: она все утро перед тем толковала ему, что так как он никогда особенно не сочувствовал всем этим реформам, то ему и быть на обеде, устраиваемом в честь их, не совсем даже честно... Тронуть же Евгения Петровича за эту струну - значило прямо поднять его на дыбы. Он лучше желал прослыть вандалом, стародумом, но не человеком двуличным. Мари, в свою очередь, отговаривала его из боязни, чтоб он, по своему простодушию, не проговорился как-нибудь на этом обеде и не смутил бы тем всего общества; но признаться в этом Вихрову ей было совестно.
Прочие лица, приглашенные Вихровым к
– Где ж мы будем обедать?
– спросил он.
– Да, пожалуй, хоть у Донона можно, - сказал Вихров.
– У Донона так у Донона!..
– подхватил Виссарион.
– Но кто ж, собственно, будет распоряжаться этим обедом?
– Я не знаю, если никто не возьмется, так мне, пожалуй, придется, отвечал, подумав, Вихров.
– Я возьму на себя, если только мне это позволите!
– произнес скороговоркою Виссарион.
– Я в этом тоже кой-что знаю, хорошего мало в жизни сделал, а едал порядочно.
– Сделайте милость, вам все будут очень благодарны!
– воскликнул Вихров.
– С большим удовольствием сделаю эту милость; но сколько же вы, однако, предполагаете, чтоб сошло с лица на этот обед?
– присовокупил Виссарион, любивший в каждом деле решать прежде всего денежный вопрос.
– Я полагаю, чтобы не по очень высокой цене, потому что между нами будут люди весьма недостаточные: Замин, ваш Живин, Марьеновский даже.
– По пяти рублей с вином с лица не много?
– спросил с улыбкою Виссарион.
– Очень даже!.. Обед при этом, пожалуй, выйдет очень плох.
– Обед выйдет первый сорт - за это я уж ручаюсь; только Абрееву не говорите об нашем уговоре, а то он, пожалуй, испугается дешевизны и не приедет.
– Хорошо!
– сказал Вихров.
Он почти догадывался, какого рода штуку хочет совершить Захаревский.
Дней через несколько к Донону собралось знакомое нам общество. Абреев был в полной мундирной форме; Плавин - в белом галстуке и звезде; прочие лица - в черных фраках и белых галстуках; Виссарион, с белой розеткой распорядителя, беспрестанно перебегал из занятого нашими посетителями салона в буфет и из буфета - в салон. Стол был уже накрыт, на хрустальных вазах возвышались фрукты, в числе которых, между прочим, виднелась целая гора ананасов.
Абреев сначала почти механически взял со стола карточку обеда и начал ее просматривать, но чем далее ее читал, тем более и более выражалось на лице его внимание.
– Обед, кажется, нам недурной предстоит, - сказал он, обращаясь к Плавину.
– Зачем же дурной? Захаревский мне говорил, что обед будет хороший, отвечал тот как-то рассеянно и затем, обращаясь как бы ко всему обществу, громко сказал: - А кто ж, господа, будет оратором нашего обеда?
– Мне уж позвольте речь держать, - подхватил Вихров, - так как некоторым образом я затеял этот обед, то и желаю на нем высказать несколько моих мыслей...
– Вихров и должен говорить, Вихров!
– подхватили прочие.
Плавин ничего против этого не возразил; но по холодному выражению его лица можно было судить, что вряд ли не сам он приготовлялся говорить на этом обеде.
Когда сели за стол, Вихров тоже взглянул на карточку и потом сейчас же, обратясь к Виссариону Захаревскому, спросил его:
– А сколько вы своих за обед приплатили?
– Что, вздор!
– Нет, сколько, однако?
– Рублей по тридцать пять на человека.