Люди сумрака
Шрифт:
— Ни за что! — Я отчаянно помотала головой. — Это же… чудовищно!
Лили-Белла пожала худыми плечиками.
— Тем, кто растворился в пустоте, душа больше не нужна. Ты ни у кого ничего не отбираешь.
— Все равно, — категорично заявила я, — это мерзко.
Лили-Белла ничего не ответила. Она не из тех, кто будет спорить до хрипоты. Но не нужно обладать даром ясновидения, чтобы понять: мою точку зрения она не разделяет. Я же не хотела терять единственного близкого мне человека в Сумрачном городе, и потому промолчала тоже.
Больше на эту тему мы не заговаривали.
После
Справедливым было бы заметить и то, что, окрыленная свободой и абсолютной вседозволенностью, я подчас забывала о моем незавидном положении в мире живых. За несколько месяцев я исколесила страну вместе с лучшей — и единственной — подругой, пожила в десятках домов — в которых, к слову, не было такой уж необходимости: человеческие потребности в еде и сне здесь просто не существовали. Но приятно было жить то там, то там, сидеть на подоконнике с кружкой чая и через окно смотреть на черно-белый город. Такой привычный ритуал, призрачная иллюзия свободы…
Иногда мне приходилось буквально заставлять себя вернуться — время в обоих мирах двигалось одинаково, и, если в Сумрачном городе я чувствовала себя прекрасно, то в мире живых мой бедный организм страдал от того, что его хозяйка забывала поесть.
Я понимала, что поступаю странно и неправильно — ведь настоящая жизнь — она там, в мире живых! Но Сумрачный город очаровал меня настолько, что все сомнения отступали, стоило мне вновь окунуться в этот странный черно-белый водоворот.
Лили-Беллы не было со мной, когда я решилась подняться наверх, к отцу. Крышка люка опрокинулась со скрежещущим звуком, от которого заледенели пальцы. В фильмах ужасов с таким же звуком открывается дверь, из которой вот-вот должен появиться маньяк или призрак. И если призраков я уже не боялась, то мысль о маньяке немного выбила меня из колеи. Сразу вспомнились страшные слова Лили-Беллы; как я могу жаловаться на судьбу, когда ее постигла такая ужасная участь? Умереть, но не освободиться, а продолжать жить в бесцветном мире среди бесцветных, равнодушных людей под грузом собственных воспоминаний? Каково это помнить, как ты умерла? И, что хуже — мгновения, когда ты умирала?
И наверняка надеялась на свет и на уход в лучший мир. А получила… Ту Сторону, где снова нужно сражаться за внимание людей или же смириться с жизнью одиночки.
Стоя там, на верхней перекладине лестницы, поглощенная мыслями и позабывшая, что нужно сделать еще один шаг, я вдруг поняла: Сумрачный город изменил не только мою жизнь и мое представление о смерти, потерях, одиночестве, — он менял и меня саму. Казалось, дни там превращались в годы — я стремительно взрослела, все чаще задумываясь о вещах, которые прежде совершенно меня не волновали. О смерти, потерях, об одиночестве.
И было бы, наверное, странным остаться прежней, когда каждый день видишь мертвых. Когда находишься в мире, который его жители называют последним шансом — ведь, умерев там, на Той Стороне, они навсегда растворяются в пустоте.
В какой-то момент, под влиянием нахлынувших на меня эмоций, я чуть было не повернула назад. Однако все-таки сумела себя заставить выйти из подвала в полумрак прихожей. Огляделась по сторонам — ничего не изменилось? Ничего, только слой пыли на книжных полках стал толще — отец совсем перестал читать. Словно подспудно желая
Моя комната вызвала мимолетный приступ щемящей ностальгии — она осталась точь-в-точь такой, какой я ее запомнила. Даже загнутый уголок одеяла и ручка, завалявшаяся под шкафом, которую я все забывала поднять. Я полистала книги над прикроватной полкой — не все отец отнес в мой подвал, ведь нужно было сохранить иллюзию, что я пропала внезапно, а пустые полки навели бы полицейских на определенные размышления. По той же причине здесь остались многие вещи, которые я любила — мой альбом с рисунками, оставшаяся от мамы шкатулочка с бижутерией — я представляла, что это мой ларец с сокровищами, выкопанный в саду, огромная пантера, с которой я любила спать в обнимку и использовать вместо подушки, и многое, многое другое.
С трудом, но я заставила себя уйти. Вышла в коридор, прислушалась. Из комнаты отца доносился шум телевизора. Я направилась туда, и каждый шаг давался мне невероятно тяжело. Я чувствовала себя русалочкой, только обретшей возможность ходить, или девочкой, идущим по битым стеклам. Достигнув конца коридора, я отворила отцовскую дверь.
Он сидел на диване с бутылкой пива в руках. Футболка осыпана крошками от чипсов, волосы засалены и взъерошены. Прошел почти год, как я видела его в последний раз. Он похудел еще больше, словно мое исчезновение с верхней части дома выпило из него соки. Наверняка причина была в другом — в уходе моей матери, что вероятнее всего, но мне хотелось хоть на мгновение поверить, что он скучал обо мне, что он раскаивался в своем поступке оградить меня от окружающего мира. Или же мир оградить от меня.
Ничего этого я, конечно, не увидела. Отец смотрел какой-то на редкость нудный фильм, и на лице его читался интерес. Я приблизилась к нему, взяла пульт из его рук и выключила телевизор. Тот, что был в моем мире — потух, но сквозь черный экран просвечивались призрачные отголоски.
Я повернулась к отцу, вгляделась в его лицо. Долго стояла, сама не зная, чего жду или чего хочу увидеть. Странное это было ощущение — присутствовать здесь, совсем рядом с ним, но знать, что я для него — невидимка.
По телевизору в папином мире, по всей видимости, началась реклама. Он отставил пиво в сторону и с хрустом потянул шею. Бросив быстрый взгляд на настенные часы, поднялся и направился на кухню. Я тенью следовала за ним.
Там отец собрал на подносе обед — суп, в котором плавала одинокая куриная ножка, несколько овсяных печеньиц и стакан молока. Водрузил поднос в подъемник — я впервые видела его с этой стороны, и отправил вниз. Все это время я наблюдала за выражением его лица, ждала, когда на нем промелькнет хоть что-то похожее на сожаление и… сочувствие, что ли. Быть может, виноватость. Ничего, лишь бесстрастная сосредоточенность, как у человека, который выполняет привычную рутинную работу.
— Зачем ты так со мной?
Он, конечно же, не ответил.
А я, постояв в одиночестве на кухне, с невыразимым облегчением покинула дом, который давно уже стал для меня чужим и едва знакомым.
ГЛАВА 16
Я намеревалась сию же секунду увидеться с Кассандрой Гринч — матерью Эмили и Шейлы. Пришлось отложить — недовольным голосом миссис Гринч уведомила меня, что направляется на важную встречу и может встретиться со мной только через пару часов.