Люди трех океанов
Шрифт:
БАРСОВ ПРЫЖОК
— Какие потери?
— Четыре человека.
— Кто виноват?
— Нас было мало…
Голубь Егор вторые сутки ничего не ел. Степан поселил его возле своей землянки в большом ящике из-под патронов. Егор сидел с закрытыми глазами. Открывал их лишь, когда хозяин протягивал руку и гладил по голове. Почему захандрил — трудно сказать: слишком много вероятных причин.
Но большинство летчиков, озабоченно следивших за самочувствием Егорки, пришли к выводу, что ему не хватает пернатого общества. Зюзин своих голубей оставил на старом аэродроме. Красный остался один.
— Одиночество гнетет Егора, — сочувственно сказал Дикарев, многозначительно потрогав обгоревший ус, и предложил Рудимову: — А знаете, товарищ капитан, есть выход — сменять одного Егора на целое семейство. За такого красавца дюжину дадут.
— Скажете такое, Дикарев, — отмахнулся Степан. — С кем тут меняться, когда рядом вороны не увидишь, не то что голубя? Да и не хочу никому отдавать своего…
— Так у меня ж есть кандидатура, — не унимался Герман. — И знаете кто? Комдив. У него голубей видимо-невидимо. За Егора ничего не пожалеет…
Рудимов не ответил. Посыпал Егору прихваченной за обедом гречневой каши и спустился в землянку отдохнуть: он только что вернулся с задания. Едва уснул, его растолкал Герка Дикарев:
— Товарищ капитан, прилетел!
— Кто прилетел? Куда? — Рудимов сонно уставился на своего ведомого.
— Генерал Гарнаев.
— Хорошо.
— Вы ему скажите…
— О чем?
— Как о чем? Об обмене голубями. В нашего Егора он влюбится.
— Зря это вы, Дикарев, — сказал капитан. Посидел в постели, почесал под мышками, стал обуваться.
Генерал Гарнаев сам пришел в землянку. Степан, не до конца натянув один сапог, встал на голенище, вытянулся.
— Здравствуйте, товарищи, — поздоровался командир дивизии со всеми, кто был в землянке. Ему вразнобой ответили. Он подозвал всех к столу, если можно назвать столом дверь от каптерки, положенную на четыре столба, врытых в землю.
— Вот что, товарищи, — без предисловий начал Гарнаев рокочущим басом. — Предстоят большие дела. Завтра сюда прилетает весь ваш полк. Будете экспериментировать. Что и как — узнаете позже. А сейчас я хотел бы вас послушать. Как вам воюется?
Пилоты молчали. Тягостно, неловко. О чем говорить?
— Начнем с командира эскадрильи, что ли? Слушаю вас, Степан Осипович, — впервые Рудимов услышал от комдива свое имя-отчество. Натянув сапог, поднялся.
— Да вы садитесь.
— Что говорить, товарищ генерал? — задумался Рудимов. — Пока что неважно воюется. Потери большие…
— Ну и чем объясняются потери? Кто виноват? — опять нетерпеливо оборвал комдив.
Рудимов стал долго и путано рассказывать, как проходили бои, как погибли летчики.
— Но это следствие, а нужно знать причины. — Генерал встал и долгим, тяжелым взглядом осмотрел нары. Четверо нар пустовали. С них постели убрали. Темнели нетесаные доски, да кое-где в головах остались охапки сена.
— Это только следствие, — повторил Гарнаев. Засунув руки глубоко в карманы, он стоял посреди землянки, слегка
— Причина одна, — с огорчением заговорил Рудимов. — Мало машин у нас, а стало быть, и летчиков. Почти всегда звено на эскадрилью деремся.
— Я это знаю, можете не объяснять, — бросил комдив через плечо. — Вы мне скажите другое: что делаете для того, чтобы драться с толком этими силами?
— Мы теряем людей потому…
— Вот что, капитан, — круто повернулся Гарнаев, — я вижу, мы пока общего языка не нашли. Вам надо подумать. Запомните: при любых обстоятельствах мы головой отвечаем за людей. И вы, и я. — И уже мягче: — Ну а то, что самолетов у них больше, чем у нас, — не новость. Не думайте, что я завтра пригоню вам эскадрилью новых машин. — Генерал вновь посмотрел на пустые нары и каким-то не своим, сдавленным голосом почти выкрикнул: — Нет у меня самолетов, поймите! Нет. И в дивизии, и на флоте. Все, что можно было дать, вот оно — у вас. А если будет что, то попозже. Сейчас же надо воевать тем, что есть. Драться с умом, драться до последней возможности — в этом наше спасение, поймите, Рудимов.
Несколько остыв, генерал заговорил о плохой связи и осмотрительности в воздухе, о том, что нельзя отрываться от группы, и увлекаться одиночным боем, что боевой порядок надо строить в несколько эшелонов по высоте.
Летчики молчали. Рудимов без конца приглаживал дыбом стоявший чуб. Генерал продолжал покачиваться на носках. И вдруг у входа раздались какие-то хлопки, и в землянку влетел… красный голубь. Комдив даже отшатнулся. А Егор сел на стол и стал деловито расхаживать.
— Чей? — наконец спросил пораженный комдив.
— Мой, товарищ генерал, — сказал Степан.
— И где же он тут живет?
— Да рядом, в ящике.
— Зря мучаете птицу. Отпустите.
— А его никто не держит. Дверца открыта.
— Вторые сутки не ест, — вставил Шеремет. — Затосковал по девчатам.
Все засмеялись. Улыбнулся и Гарнаев. Протянул руку к голубю. Егор клюнул генеральский палец и гордо отошел в сторону.
— Симпатичная птица, — похвалил комдив.
Шеремет с ходу уловил удачный момент:
— Товарищ генерал, у вас, говорят, тоже водится такая птица? Махнем? За нашего Егора пару дадите?
Комдив потер жилистую шею, не сводя восторженных глаз с красного голубя:
— Надо подумать…
— А чего раздумывать, не стратегия какая, — нажимал Кузьма и косился на хмурившегося комэска.
— Ладно. Два звена турманов хватит? Только попозже.
— Согласны, — подхватил Кузьма. — Ну, а своего мы вам сейчас можем отдать.
Вечером Егор улетел с комдивом в Севастополь.
Утром под Перекоп прилетела еще одна эскадрилья яровиковского полка. Прилетел и сам Яровиков. Комполка заметно похудел, под глазами обвисли мешки, но по-прежнему был до щеголеватости аккуратен, подтянут, чисто выбрит. Ярко горели надраенные пуговицы кителя, до безупречной стрелки отутюжены брюки. Поздоровались. Обнялись. В первую горячечную минуту встречи перебрали поименно всех невернувшихся. И тут же заговорили о делах.